Евгений Иванович Горелый Восток – 75:

Горячая кровь

Сколько себя помню, я всегда любил драться. Кровь горячая. Она и управляла моими действиями, а не голова. Хотя, может быть, и наоборот. Это сейчас, наконец, стал понимать, что кулаками ничего не решишь и не докажешь. А если честно, то надоело. Уже нет необходимости что-либо решать таким способом... Просто, наконец, поумнел. Хочется в это верить. А раньше, в столкновениях силы человеческой плоти и духа, мне непременно нужно было выйти победителем, иначе не стоило махать кулаками. Заодно приобретались бойцовские качества и опыт, которые, что ни говори, востребованы в жизни.

Раньше представлялось, что только так, силой можно отстоять свою честь. С возрастом к этому понятию, которое вмещает и доблесть, и достоинство, и честность, и благородство, и совесть, наконец, примешались множество оттенков. Хорошо это или плохо, не знаю. Но оттенки стали различаться лишь с возрастом. А до этого глаза «художника» оттенков не различали. Становясь старше, ни я, никто другой, не становился лучше, только немного опытнее, возможно, мудрее. Если хороший человек, то, скорее всего, это навсегда. Впрочем, как и плохой человек, по сути своей не меняется в течение жизни.

Сначала я дрался с дворовыми ребятами. Я был крупнее и сильнее своих сверстников, поэтому силу применял только по отношению к старшим по возрасту и по силе противникам и при условии, что была затронута собственная честь или честь близкого человека. Например, младшего брата. Бой прекращался при появлении первой крови. Это был негласный сигнал, усвоенный с молоком матери. В моих столкновениях, несмотря на горячую кровь, всегда присутствовал холодный расчет, мгновенная реакция и оценка физических характеристик «спарринг-партнера». Безрассудства не проявлял. Сражаться с дылдами намного старше меня и значительно превосходящими по весовой категории желания никогда не выказывал. Ситуации были разными. Порой, выбирать не приходилось, надо было действовать в соответствии с обстановкой. В такие моменты решения принимались молниеносно, мыслительный процесс шел параллельно с действиями.

Однажды лет этак в четырнадцать, выйдя после занятий из учебного корпуса Ленинградского нахимовского военно-морского училища, я направился на улицу Куйбышева, по личным делам. Хотел отправить письмо родителям и забежать в магазин канцелярских товаров для приобретения красивой, с узорами и водяными знаками, писчей бумаги. Я тогда впервые наткнулся на такую красивую бумагу и письма родителям писал исключительно на ней. Стояла редкая солнечная погода, располагавшая к хорошему настроению и приятным прогулкам по красивому городу. Сначала я даже не понял, что меня окликнули. Пребывал в отстраненном, расслабленном состоянии.

-Эй, салага, куда путь держишь, не спеши.

В этот момент с верхней части кучи угля скатился на тротуар, преградив мне дорогу, один из «юных нахимовцев». Бедолагам выпала честь отрабатывать трудовую повинность, загружая уголь в кочегарку. Они были всего лишь на год старше меня, но их было двое. Один, правда, остался наверху, на куче, предпочитая не вмешиваться, «наблюдать на горе за боем тигров». Другой нагло улыбался, чувствуя свою безнаказанность, угрожал и совал мне лопату в грудь. Для большей убедительности, чтобы я поверил в серьезность его намерений, он продемонстрировал знание народного фольклора словами из песни «На Дерибасовской открылася пивная»:

«Чтоб мне в дальнейшем не обидеть вашу маму и не испачкать кровью белую панаму... Я б вам советовал, как говорят поэты, беречь на память о себе свои портреты».

-Ты же, правда, не хочешь, чтобы я испортил твой п-о-р-т-р-ет?- продолжал он противным голосом, растягивая последнее слово. - Видишь, твои старшие товарищи трудятся, пот льется градом, они устали. Тебе необходимо им помочь, поработать. Труд облагораживает. А мы пока посидим, отдохнем, посмотрим. Понимаешь, лично я не могу спокойно стоять и смотреть, пока ты будешь работать. Я лучше посижу.

С этими словами он еще настойчивее стал тыкать черенок лопаты мне в грудь и живот. Он уже все сказал, угрозы не подействовали. Чтобы не потерять лицо, надо было переходить от слов к действию. В руках у меня было письмо родителям. Не хотелось его повредить или запачкать. Аккуратно положив его на уголь, я приготовился. И как только он замахнулся, чтобы нанести удар, сам наткнулся на мой кулак и оказался навзничь лежащим на угольной куче. На такой оборот событий шутник не рассчитывал. Я же, не спеша, поднял письмо и, желая покрасоваться, отчеканил:

-Честь имею. Захочешь встретиться со мной еще раз ты или кто-то другой из твоей роты, я всегда к вашим услугам.

Последние слова были явно лишними, попахивали хвастовством. Через час я уже забыл эту историю. Но мой обидчик не забыл и не простил мне своего позора. Приближалось время вечерней поверки. Вдруг в расположение нашей роты прибежал посыльный младше меня года на два и сообщил, что ко мне кто-то пришел и находится у дежурного по спальному корпусу. Кто пришел, толком объяснить не смог. Но я почему-то поверил ему, сам решил, что это старший брат соскучился, пришел навестить меня. Он учился тогда в Вое́нно-медици́нской академии им. С. М. Кирова. Обычно я искал встречи со старшим братом. Ему не свойственна была подобная сентиментальность. Однако я не обратил на это внимания. Мне хотелось верить, что это пришел он. Все-таки я скучал по родным. Надев бескозырку, я радостно так, как на крыльях, на одном дыхании пролетел два лестничных пролета с пятого на четвертый этаж спального корпуса. На лестничной площадке четвертого этажа меня остановили. Мои старые знакомые с угольной кучи и еще человек шесть, трое из которых были, как минимум, на голову выше меня. «… Гляжу - стоят, они стояли, молча в ряд, их было восемь». Троим переросткам-второгодникам, детям и внукам известных адмиралов, было не пятнадцать лет, как их одноклассникам, а шестнадцать. Силы были явно неравными. Холодок страха просквозил где-то внутри меня. Драться точно не хотелось. Это оказалась ловушка для хвастуна. Обрадовало и укрепило мой дух только одно обстоятельство: среди обступивших меня противников оказался и мой земляк, севастополец. Я его мысленно записал в свои сторонники, полагая, что оказался он здесь не ради того, чтобы проучить меня, а, наоборот, вступиться, если бой будет нечестным.

-Ты, кажется, говорил, что готов помериться силами с любым из нашей роты,- произнес самый здоровый и длинный переросток.

-Готов, если ситуация будет похожей. А без повода только дураки кулаками машут.

Я понимал, что кодекс чести не позволит им таким кагалом бить младшего. Это бы выглядело подло и глупо по нашим тогдашним представлениям о справедливости и чести. Поэтому пока шло выяснение позиций и небольшое психологическое давление в виде демонстрации мускулов. В сложившейся ситуации самым правильным оставалось не давать повода для возбуждения главного дылды и его агрессии, сохранять спокойствие и достоинство. Долго эта «светская беседа» продолжаться не могла, время поджимало. В тот момент, когда я подумал об этом, офицер-воспитатель соседней роты открыл дверь на лестничную площадку и пригласил моих противников на вечернюю поверку. Я откланялся, выразив «сожаление», что наша встреча и «приятная беседа» так неожиданно прервалась без последствий. Любитель народного фольклора был крайне разочарован упущенной возможностью отомстить. Он попытался обогнать меня на лестничной площадке, чтобы иметь более удобную позицию для нанесения удара сверху вниз. Такой возможности я ему не предоставил, опередив его на долю секунды. Ему повезло. После моего удара он удачно скатился по лестнице, не получив серьезных повреждений. У меня же от резкого столкновения с его телом упала бескозырка прямо в руки одному из переростков. Добровольно возвращать ее он не хотел. А я не стал настаивать и пытаться отобрать ее силой. Он должен был принести ее сам. Офицер-воспитатель нашей роты капитан-лейтенант Тихонов на вечерней поверке обратил внимание, что я стою в строю без головного убора. Пришлось «честно» признаться, что бескозырка упала на лестничную площадку соседней роты и ее не пожелали добровольно возвращать. После встречи офицеров-воспитателей обеих рот, бескозырку мне возвратили, и напряженная ситуация постепенно рассосалась сама собой.

Когда мне было лет пятнадцать с половиной, а младшему брату, соответственно, тринадцать лет мы повздорили из-за какой-то ерунды. Завязалась потасовка. Ситуацию я контролировал, стараясь не наносить серьезных ударов и не пропускать ответных. Наша дуэль походила на игру кошки с мышкой. Невозможность меня одолеть, сильно сердила и оскорбляла брата. Он вошел в то состояние, когда нужно победить, во что бы то ни стало, любой ценой. Все остальное в тот миг для него не имело значения. И я, слава богу, это понял. Ему уже было неважно, что я намного крупнее и сильнее его. Он готов был биться, пока мог двигаться. Меня это напугало, когда я увидел неукротимую ярость в его глазах. Травмировать младшего брата не входило в мои планы. Отбивая его наскоки, и тем самым, вызывая его еще большее желание победить, я все же предложил миром закончить ссору. Но не тут-то было. Мое предложение только усилило его неистовую ярость. Понимая, что в кулачном бою меня не одолеть, он решился на крайнюю меру: открыл шкаф, где у отца хранился морской кортик, выхватил его из ножен и с победным криком бросился на меня. Навыками владения холодным оружием он не владел, поэтому я быстро перехвати его руку с кортиком, обнял и подождал, пока он успокоится и придет в себя. Для меня это был хороший урок. С тех пор мы больше ни разу не ссорились.

Получив аттестат о среднем образовании, ничего умнее придумать, не мог, как подать документы на юридический факультет международного отделения Киевского государственного университета имени Т.Г. Шевченко. Тогда я еще не подозревал о существовании Военного института иностранных языков. В Киевском университете почему-то меня не ждали. И этим все сказано. Сейчас совершенно непонятно, на что я рассчитывал. Только на искреннее желание там учиться. По моим понятиям, я сдал вступительные экзамены неплохо, то есть получил только хорошие и отличные оценки. Проходной бал оказался 20, а не 17, как было у меня. Даже в тот период мой незамутненный разум не мог смириться с тем, что нашлось такое количество абитуриентов, которые были умнее меня настолько, что все экзамены смогли сдать на высший балл.

«Нет худа без добра». У меня появилась счастливая возможность обогатить свой жизненный опыт работой: сначала матросом на морском буксире, а затем судовым электромонтажником на военном заводе. А когда время пришло идти в армию, обо мне забыли. Я как-то забеспокоился и стал искать возможность попасть на «государеву службу» по блату. Это позже молодые люди стали косить от армии. Я же лихорадочно соображал, как туда попасть. И даже обратился к своему товарищу по Ленинградскому Нахимовскому училищу Сергею Прилепскому за советом и помощью. Отец его был областным военкомом, генерал-майором. Мой товарищ открыл «тайну» про ВИИЯ, куда он безуспешно пытался поступить. С двух заходов не набрал нужного количества баллов. Во время сдачи вступительных экзаменов Сергей по какому-то предмету получил неудовлетворительно. Казалось бы, все, приехали, надо собираться домой. Но фронтовые товарищи его отца, хорошо знавшие генерал-полковника Андреева, помогли. Уговорили «деда» разрешить сыну фронтового товарища попробовать сдать экзамен еще раз. Но даже протекция заслуженных генералов, товарищей его отца, не помогла. И вторая попытка оказалась для него неудачной. Поэтому Сергей не стал больше испытывать судьбу, поступил и окончил школу КГБ. Мне же он сообщил, что легче поступать в ВИИЯ из армии. Его история про поступление в наш институт меня сильно раззадорила и воодушевила. Оставалось только попасть в армию, в которую меня не хотели брать. Блат отца моего товарища помог, все-таки в армию меня призвали.

Однако служба в родном городе как-то не задалась. Я еще находился в морском экипаже Севастополя, как однажды за мной по просьбе мамы приехал отец, чтобы забрать меня на какой-то семейный праздник. Праздник прошел, но отец не спешил возвращать меня обратно в часть. Никаких документов мне не выдали. Я даже и не знал точно, где моя часть находится. Дорогу не запомнил, поскольку отец привез меня домой на служебной машине. В голову полезли всякие мысли, что так и вся служба может пройти дома. Этого нельзя было допустить. Мне стало как-то неуютно. Попросил я отца отправить меня куда-нибудь подальше служить, в другой город. Далеким от Севастополя, но самым близким городом к ВИИЯ оказалась Москва. Так, без сопровождающих, меня направили в Центральный Московский Флотский Экипаж. Начались армейские будни с нарядами и учебой.

В моем желании махать кулаками прослеживалась определенная периодичность. Я не занимался исследованием причин подобного поведения. Так складывались обстоятельства. Но дрался я не реже одного раза в год. Иногда много чаще. И каждый раз решение о применении грубой физической силы приходилось принимать в соответствии со складывающейся обстановкой. Действовать по-другому, означало бы потерю лица.

Кубрик Московского Флотского Экипажа, где обитал я и мои товарищи, располагался в большом зале с двухъярусными кроватями и тумбочками. Здесь проводили большую часть своего времени не только матросы, в дальнейшем направлявшиеся в различные морские части ВМФ СССР, но и молодые солдаты из батальона сопровождения воинских грузов (БСВГ). Солдаты этого батальона носили тельняшки, потому что воинская часть входила в состав ВМФ. За нашу подготовку отвечали сержанты из этого батальона, хорошие справедливые ребята. Мне эти наставники нравились. Все мы были разные: по образованию, воспитанию и даже жизненному опыту. Флотские порядки для меня не были новыми, учитывая мою учебу в Ленинградском Нахимовском училище. Среди этого разношерстного воинского коллектива оказался солдат из Горького со смышленым, наглым лицом, привыкшего манипулировать людьми. Бросалась в глаза щербина на верхней челюсти из-за отсутствия одного переднего зуба, которая придавала его лицу какое-то хищное выражение. Он быстро сколотил вокруг себя небольшую группу «единомышленников», с интересом слушавших его завиральные истории про женщин и блатную жизнь. Рассказывал он складно, слушали его затаив дыхание. А то обстоятельство его биографии, что он некоторое время своей непродолжительной жизни отбывал в колонии, вызывало у некоторых его товарищей неподдельный интерес и уважение. Мое уважение на него не распространялось. У меня скорее вызывал интерес и уважение матрос Борис Блюмкин, однофамилец известного террориста, чекиста, советского разведчика и государственного деятеля Якова Блюмкина, который больше всего известен убийством немецкого посла графа фон Мирбаха. Борис окончил Институт иностранных языков имени Мориса Тореза, несколько раз побывал за границей, прекрасно владел французским языком, был спокойным и рассудительным и к своему известному однофамильцу отношения не имел.

Горьковчанин обратил внимание, что я совсем не проявляю интереса к его рассказам, и решил меня примерно наказать. Наши койки находились через ряд недалеко друг от друга. Я занял себе нижнее место, поскольку появился в экипаже чуть раньше него. Он расположился на верхнем ярусе. Подойдя как-то ко мне в окружении своей «свиты», он недвусмысленно намекнул, что неплохо бы поменяться койками:

-Знаешь земеля, ты еще жизни не видел, молодой, а я уже на нарах чалился, устал, а тут еще армия…. Предлагаю уважить «дедушку», поменяться местами,- обратился он как-то ко мне вполне миролюбиво,- присаживаясь на мою кровать.

Я с трудом представлял, что могло меня заставить уступить ему место на нижней койке, поэтому начал тоже вполне миролюбиво, а закончил оскорблением:

-Знаешь, с земляком мы бы, наверно, договорились. Но какой ты мне земляк,- говорил я, как бы рассуждая и постепенно возмущаясь его предложением,- если ты из Горького, а я из Севастополя. В то время, когда ты «на нарах чалился» по собственной глупости, я уже форму носил. Для меня ты «зелень подкильная, пшено зеленое, молоконасос», как говорят на флоте, никак не «дедушка». А учитывая, что я страдаю акрофобией, то есть боюсь высоты, то в твоей просьбе придется отказать.

Мои слова моментально вывели его из благодушного настроения. Он понял, что место я ему ни за что не уступлю, и его придется отбирать силой. Поднимаясь с койки, он задыхался от ненависти. Необходимо было немедленно меня проучить, поскольку ему в рот смотрели прихлебатели. Мы стояли друг против друга между двухъярусными койками. Он ближе к тумбочкам, я – к спинкам кроватей.

-Это ты мне такое сказал? Знаешь, с кем ты имеешь дело, и что я с тобой сейчас сделаю?

С воображением у меня всегда было туго. Я не знал, не мог представить, что он мог сделать со мной в следующую минуту. Пространство из-за коек было ограничено, даже ударить толком было невозможно. Я это понимал. Понимал это и горьковчанин. Поэтому он растопырил два пальца, намереваясь достать до моего лица, и угрожающе зашипел: « Я тебе сейчас «моргала» выдавлю». Лишаться «моргал» не хотелось. Отклонившись слегка назад, я ухватился обеими руками за спинки металлических кроватей, оторвался от земли, сжался в калачик и поднес колени, чуть ли не к собственному подбородку. А в следующее мгновение разогнулся, толкнув со всей силы ногами «дедушку» в грудь. Толчок оказался столь мощный, что мой противник снес два ряда двухъярусных тумбочек, оказавшись на полу в другом ряду двухъярусных коек. Вскочив на ноги после падения, он не бросился продолжать выяснять отношения. Тяжело дыша, произнес с угрозой:

-Все, б… тебе хана. До утра ты не доживешь. Ночью приду, за-ре-жу тебя.

Тут набежали сержанты, «зафиксировали нас». Ночью я спал в пол уха. Ждал щербатого «земелю», который обещал навестить меня. Не дождался. Может, с тех пор сплю очень чутко, просыпаясь при малейшем изменении тишины.

А вскоре я был переведен в разведывательный отдел штаба морской авиации Военно-Морского флота СССР, куда несколькими днями раньше перевели Бориса Блюмкина. В то время Командующим морской авиации был генерал-полковник Борзов И.И., а начальником штаба генерал-лейтенант Хохлов П.И. Периодически встречаясь с ними в коридорах штаба, я невольно замирал с благоговейным трепетом, приветствуя этих генералов, героев Советского Союза. Генерал-полковник Борзов И.И. звание героя Советского Союза получил в июле 1944 года в звании майора. К этому времени на его личном боевом счету было 7 потопленных транспортов и боевых кораблей общим водоизмещением 40000 тонн. Генерал-лейтенант Хохлов героем Советского Союза стал в начале войны в звании капитана, в августе 1941 года. Он был назначен флаг-штурманом особой авиагруппы, которую возглавлял полковник Преображенский Е.Н.. Эта авиагруппа в составе экипажей тяжелых бомбардировщиков ДБ-3Ф 8 августа 1941 года впервые бомбила Берлин.

Матросы срочной службы разведывательного отдела (радиомеханик, механик аппаратуры ЗАС, дешифровщик материалов аэрофотосъемок, переводчики) размещались в одной из частей морской авиации в районе Реутово. Оттуда каждый день мы ездили на службу в район метро «Динамо». В наряды мы не ходили, гальюны не драили, что вызывало скрытое недовольство, даже зависть военнослужащих срочной службы части, где мы квартировали. Зашел я как-то в умывальник помыться, побриться, зубы почистить, а там «годку» (другие названия «черпак, кандидат, фазан»), еще не прошедшему официальный перевод в это звание, поручили помыть полы. Подозреваю, что это занятие ему не очень нравилось. Он изображал видимость работы, расценивая ее как оскорбление собственного достоинства. Я зашел вовремя, такая удача. С полным основанием можно было передать эту почетную обязанность мне.

-Боец, ты как раз вовремя нарисовался. Бери швабру и принимайся за дело. А то вы совсем обнаглели, в наряды не ходите, ничего полезного не делаете, одним словом, трутни.

С этими словами он ткнул мне швабру в руки. Я не спешил в передовики производства и не горел желанием работать.

Дело начинало приобретать неожиданный оборот. Я попытался убедить «годка» логикой:

-Ты еще мамины пирожки трескал, когда я форму носил. А гальюны я мыл в Ленинградском Нахимовском училище столько раз, что тебе до конца жизни такое количество не осилить. По моим понятиям ты «салабон», а не «годок». И вообще, напрасно ты затеял эту бодягу.

Мой противник не обладал могучим телосложением, но желание проучить меня, его сильно возбуждало. Желваки ходили по скулам. Он ловил момент для нанесения удара. А когда замахнулся, оказался на полу вместе со шваброй. Он быстро вскочил на ноги, желая продолжить бой. Я был настроен более дружелюбно. Мне его было даже жаль, бить его не хотелось, поскольку он был слабее меня. Но не прошедший официального посвящения «годок» гарцевал вокруг меня, надеясь, что я отвлекусь. Видя мой благодушный вид и подскочив поближе, он крикнул:

-Все, полундра, кто-то идет по коридору.

Я повернул голову, чтобы посмотреть, кто же там идет по коридору. И в тот же момент получил сильный удар в лицо. Передний зуб хрустнул. Желание драться моментально пропало. Я расстроился. Не каждый день зубы ломают. В этот момент все-таки появился сержант их части. Он сразу все понял и нагло заявил:

-Позор на вашу и на нашу части. Предлагаю помириться и все забыть.

«Черпак», удовлетворенный коварным ударом, как ни в чем, ни бывало, подошел ко мне и протянул руку со словами: «Мир, земеля. Не держи зла».

Зуб еще держался, но шатался. Было понятно, он не жилец и придется теперь ходить по врачам, восстанавливая белозубую улыбку. Руки «годку» подавать не хотелось. Сплюнув кровь в раковину, процедил сквозь поврежденный зуб: «Да, по-шел ты».

Это был мой первый и последний пропущенный удар. «За учебу надо платить», как любит повторять мой старший брат. Опыт я приобрел.

И вот пришло время поступать в Военный институт иностранных языков. Очевидно, под влиянием моего товарища и друга, Игоря Дейниченко, который был года на четыре старше меня и изучал в Институте стран Азии и Африки пушту, я тоже решил, что хочу изучать персидский, на худой конец, японский. А когда в ходе сдачи экзаменов ко мне подошел преподаватель кафедры английского языка Бессмертный и сказал, что он наряду с несколькими другими военнослужащими, показавшими хорошие знания английского языка, будет ходатайствовать о зачислении меня на Западный факультет, я скорчил разочарованную, недовольную гримасу, заявив, что хочу изучать японский. Уважаемому преподавателю нечего мне было сказать. Он только недоуменно пожал плечами и пошел по своим делам прочь от меня. В тот момент я сам распорядился своей судьбой, смутно догадываясь, что помимо японского и персидского в мире существует еще и китайский язык, который мне точно не хотелось изучать.

На построении при зачислении в институт первым в списке Восточного факультета назвали мою фамилию. Я и тогда не хотел верить, что существует китайский язык и что мне выпала такая «удача». Но поползли слухи, что первые пять языковых групп будут изучать китайский язык. Я начал печалиться. А вскоре и летний лагерь. Командиром учебной группы на время наших первых лагерных сборов назначили старшего лейтенанта Эдмундаса Касперавичюса, блестящего офицера, который вместе с нами поступил в институт. К моменту зачисления в ВИИЯ он уже окончил Ленинградское высшее общевойсковое командное училище имени С.М.Кирова в Петродворце. Все знал и все умел, хотя не был еще капитаном. Он многому нас научил за тот непродолжительный период, пока был у нас командиром. Во всяком случае, меня. На всю жизнь в памяти остались его занятия с нами, слушателями института. Талантливый человек, профессиональный военный. Я это понимал и старался внимательно слушать и запоминать все, что он говорил и делал. Мы же только еще собирались осваивать эту непростую профессию Родину защищать. К несчастью, у него вскоре умер отец. Он уехал на похороны и возвратился только к началу занятий в сентябре 1970 г.

Перед отъездом рекомендовал меня на должность командира учебной группы. Для многих пребывание на лагерных сборах после гражданской жизни было настоящим стрессом. Хотя мои однокурсники особо не роптали, сами выбирали этот путь. Все же армейские трудности переносили по-разному: кто-то лучше, кто-то хуже. В голову залезть к каждому слушателю было невозможно. Поэтому главное, что могло помочь в сплочении коллектива, оставались дисциплина и соблюдение устава. Понимал я это тогда точно так же, как понимаю это сегодня.

По возвращении на зимние квартиры жизнь шла своим чередом: занятия, наряды, увольнения. На прием пищи ходили строем, небольшие отрезки даже строевым шагом, а иногда и с песней.

Веду как-то учебную группу на ужин после самоподготовки. Улетел куда-то в мечтах. Расслабился. День заканчивался. Осталось только покушать и на бочок. Никакого подвоха не ждал. Заметил только, что группа почему-то не в ногу идет. Этот партизанский строй вывел из благодушного состояния. Командую: «Строевым». Почти тот же результат, только причину удалось разглядеть. В середине строя Володя Тихолаз стал даже хихикать, что при команде «Строевым» кто-то все равно шел не в ногу, наступая ему на пятки. Виновником шутки оказался Володя Петров. Еще раз командую: «Строевым», но результат с завидной периодичностью повторился. Группа оказалась рядом со столовой. Пришлось остановиться, вывести Володю Петрова из строя и объявить ему наряд на работу. После ужина все были отпущены по своим делам, а мы с шутником отправились в спальное расположение курса искать приложение его незаурядным способностям на трудовом поприще.

Настроение, конечно, было испорчено. Шли сначала молча. Затем он начал потихоньку мне угрожать: здесь, мол, вам не тут, это Москва, не лагерь, тут всякое может произойти, например, кирпич на голову упасть, ногу поломать. И в этом деле еще ведь и помочь могут. Трудно было разобрать, что у него было на уме. По виду уголовник с золотой коронкой на одном из передних зубов. Он редко улыбался. Даже когда шутил, лицо его оставалось почти серьезным. Родом он был из Ростова-на-Дону. Я не пытался разобраться, то ли на испуг брал, то ли на самом деле предупреждал. Угрозы были неприятными. Поднимаясь по лестнице в спальное расположение курса, он немного вырвался вперед, решив доконать меня еще более красочными картинками: «Если ты не уймешься, то получишь «перышко» в бок и поминай, как звали. «Перышка» в руках не было, но угроза была, и кулак двигался в сторону моего лица. Я только успел отклониться и тут же ответить на удар, неудачно заехав Володе в глаз. У него сразу пропало желание, и шутить, и пугать. Он как-то сразу сник, стал тихим и покладистым, выказав свое настоящее лицо, и мы продолжили путь вверх по лестнице. Синяк оказался внушительных размеров. Проявился в первую минуту. А его лицо быстро приобрело какое-то бандитское выражение.

Скрыть факт рукоприкладства было нельзя, поэтому я честно рассказал обо всем курсовому офицеру капитану Назимову. Он все выслушал, обеспокоился последствиями, не ругал, просто доложил по команде. А на следующий утро разбор полетов продолжился. Я доложил о происшествии начальнику курса майору В.С.Степанову. Мне он нравился и как настоящий офицер, и как командир, и как Человек, хотя я и не входил в круг его ближайших помощников. Справедлив, умен, ироничен, даже дипломатичен. Без последнего качества трудно было удержаться на такой должности в институте. Он меня выслушал, не перебивая, как мне даже показалось, одобрив мои действия. А затем отправился на доклад к начальнику факультета генерал-майору Баско К. Ф.. А вскоре меня вызвал к себе в кабинет начальник политотдела факультета полковник Мякишев Ф.Т.. Я в очередной раз поведал ему о происшествии. Он, конечно, не одобрил моих действий, возмущенно выговаривал:

-Товарищ Горелый, как вы могли допустить рукоприкладство? Вы же командир учебной группы. Вы должны пример подавать. А вы, какой пример подаете? Вы понимаете, что произойдет, если все конфликты будут решаться подобным образом? Это даже не проступок, а воинское преступление. Теперь стоит вопрос о вашем отчислении из института. Я был о вас лучшего мнения. Так что будьте готовы к вызову вас на беседу к начальнику института генерал-полковнику Андрееву А. М.. Ему дано право решать, продолжите ли вы учебу в стенах этого учебного заведения.

Чести предстать перед очами «деда», генерал-полковника Андреева А.М., мне, к сожалению, оказано не было. Честно говоря, после беседы с полковником Мякишевым Ф.Т., хотелось. Но не довелось. Он не посчитал нужным беседовать со мной, удовлетворившись, очевидно, докладом начальника факультета. С начальником факультета генерал-майором Баско К.Ф. тоже не довелось объясняться по этому вопросу. Но начальник курса майор Степанов В.С. на очередном построении довел информацию до всех слушателей курса, заявив, что действия командира первой учебной группы правомочны, что командир обязан добиться выполнения своего приказа всеми доступными ему методами, вплоть до применения оружия. Он даже сказал, что за невыполнение приказа командира в военное время грозил расстрел. В заключение добавил, что очень надеется, что больше не найдется желающих проверять командиров на прочность.

На каждом занятии преподаватели, конечно, обращали внимание на огромный синяк под глазом у Володи Петрова. Проявляя естественное в таких случаях сострадание, интересовались, кто с ним так неласково обошелся. Володя, надо отдать ему должное, неизменно честно отвечал: «Командир учебной группы». После такого исчерпывающего ответа у преподавателей обычно пропадало желание дальнейших расспросов. Они, очевидно, считали, что он так неуместно шутил, или так необходимо было сделать в воспитательных целях. Во всяком случае, меня после прямого ответа Володи, преподаватели больше не расспрашивали. За пару недель все, кому было интересно, выяснили происхождение его синяка под глазом. Новость перестала быть актуальной, а Володя - пострадавшим. Зато подобных случаев пошутить или попугать командиров на курсе больше не случалось. А вскоре наши отношения наладились. Володя оказался отличным, добрым, надежным парнем, на которого всегда можно было положиться. Я вспоминаю о нем с теплотой. К сожалению, после окончания ВИИЯ о нем почти ничего не было известно, только то, что долго служил в Монголии.

В период учебы в ВИИЯ я продолжал отстаивать свое достоинство с помощью силы, но теперь только с гражданскими лицами. Свадьба Володи Тихолаза проходила в ресторане гостиницы «Украина». Однокурсников было много, девушек со стороны невесты мало. Потанцевать хотелось. Отыскав глазами, как мне казалось, самую симпатичную девушку в окружении молодых людей, пошел приглашать ее на танец. Подойдя к молодым людям, вежливо так, как учили, попросил:

-Разрешите вашу девушку пригласить на танец?

Ответ прозвучал нелюбезно:

-Она не танцует.

Девушке хотелось танцевать, поэтому она поднялась и пошла со мной.

После танца я проводил ее до столика, поблагодарил за доставленное удовольствие. Так это повторилось еще несколько раз. Молодой человек отвечал, что она не танцует, а она, наперекор ему, соглашалась танцевать со мной. Меня это даже немного возбуждало. Последний раз она даже обиделась, заявив, зачем я все время спрашиваю ее спутника, не у нее. Грузинский анекдот на эту тему был бы уместен, но обидел бы девушку. Поэтому я просто промолчал, считая, что мама с папой меня воспитали правильно. Молодому человеку надоело мое ухаживание за его девушкой. Он предложил мне выйти для мужского разговора. И повел меня «воспитывать». Я прекрасно понимал, чем закончится воспитательный процесс, но отказаться не мог. Хотя и устраивать драку на свадьбе из-за едва знакомой девушки не хотелось. Это я тоже понимал. Но я уже двигался в заданном направлении, как телок, в сторону фойе вслед за обиженным самцом. Подойдя к колонне, он остановился. Прежде чем ударить, ему надо было что-то сказать, возможно, еще раз объяснить, за что он меня бьет:

-Ты что пристаешь к моей телке? Хочешь, чтобы я тебе е…ло набил? Не догоняешь! Кто платит, тот и танцует девушку.

-Так ты ведь все равно не танцуешь, а девушке потанцевать хочется,- продолжал я спокойно, делая вид, что не понимаю, внимательно следя за выражением его лица. - Я ведь тебе только помогаю.

Мне неприятно резануло слух, что симпатичную девушку он назвал телкой. Но я понимал, что он не для того привел меня к колонне, чтобы выслушивать мое особое мнение на происходящее. Замахнулся... А потом стал медленно спускаться на пол вдоль колонны. Тут подбежал кто-то из однокурсников и посоветовал мне незаметно исчезнуть, пока милиция не подоспела. Оказывается, за нашей «беседой» наблюдали. Подошла и мама Володи Тихолаза, которая одобрила мои действия. Это было приятно. Она с улыбкой как-то по-доброму сказала:

-Ничего не поняла, но мне очень понравилось.

Надеюсь, что этот инцидент не омрачил торжества. Какая свадьба без мордобоя.

Покончить со своим пристрастием к использованию физической силы помог один тривиальный случай. Будучи уже в запасе, ехал я как-то в пригородной электричке. Люди возвращались с работы. А тут какой-то мужичок начал голосить непотребными словами, что во всех российских бедах виноваты евреи, т.е. «в кране нет воды, потому что ее выпили жиды». Я отношусь к евреям, как и к неграм, точнее афроамериканцам, китайцам и представителям других национальностей нормально, даже хорошо. Не могу сказать, что мне очень стало обидно за евреев, что какой-то подвыпивший мужик их обижает. Они сами, кого хотят, обидеть могут. Но он голосил настолько грязно и глупо, что вызвал молчаливое озлобление большинства людей, сидящих в вагоне. Меня тоже его речи сильно раздражали. Но я молчал. На предложение заткнуться, он возбуждался еще сильнее и речи его становились еще грязнее и глупее. Терпение людей подходило к концу. А когда на узловой станции основная масса людей столпилась в тамбуре, окружив нелюбителя евреев, почти каждый решил выплеснуть свои эмоции наружу, приложившись кулаком к голове «оракула». Выйдя на станции, люди призывали сдать мужика в милицию. Милиционера, к счастью, не надо было искать. Он стоял прямо на выходе с платформы. Когда потребовались свидетели безобразий, народ моментально рассосался. Мужик стоял, пошатываясь, постанывая, держась за голову, ничего не соображая. Желающих оказать содействие милиционеру, а тем более помощь «пострадавшему за веру» человека, не нашлось. Самосуд уже состоялся. Мне стало жаль мужика, хотя еще пять минут назад, как и другие пассажиры, я пылал праведным гневом. Хорошо, что сдержался. Про себя подумал: «Как глупы и хрупки люди, как бережно надо к ним относиться».

Евгений Иванович Горелый Восток – 75:

Маневренная группа

Те, кто когда-то служил в вооруженных силах солдатом, матросом или офицером, уже плохо представляют, что на самом деле происходит сегодня в российской армии. Не потому, что перестали интересоваться проблемами военных. Не перестали. Интересуются, конечно, от случая к случаю, и даже собственные суждения высказывают, основываясь на общей ситуации в стране и собственном опыте.

Несколько месяцев назад судьба свела меня с бравым морским офицером, старшим лейтенантом. Ему, выпускнику Военно-морского института радиоэлектроники им. А.С. Попова, повезло, может быть, чуть больше других его сокурсников, большинство из которых были уволены по сокращению штатов. Он остался в рядах ВМФ, быстро переучившись на штурмана. В момент нашего знакомства он прибыл в Санкт-Петербург уже на годичные курсы переподготовки в Военно-морскую академию им. Н.Г.Кузнецова. Как водится, ему с товарищем предоставили комнату в общежитии. Меня в его рассказе поразила только одна деталь: комната оказалась без мебели. Комендант общежития предложил молодым офицерам кровати и шкафы приобрести за свой счет. Честно говоря, я с трудом мог представить такую ситуацию. За время своей службы я сменил более 10 гарнизонов, часто приходилось жить в общежитиях, на тех же курсах переподготовки. Ни разу мне не предлагали за свой счет приобрести мебель. Но и не верить офицеру у меня не было оснований. Была ли ситуация с организационными вопросами в армии лучше, когда я проходил службу и был в звании старшего лейтенанта? Вряд ли. За 20 лет российская армия, как и другие институты, не смогли реформироваться, поскольку не изменились производственные отношения, которые выражают отношения людей через средства производства к собственности. В конце 70-х именно из-за некоторых отличий производственных отношений в СССР и ГДР армия последней была более боеготовая. Об этом свидетельствовала хотя бы организация работы нашей маневренной группы и подобного подразделения ННА ГДР.

В августе 1979 года я не попал на командный пункт 82 Отдельной радиотехнической бригады ОСНАЗ, куда был назначен приказом Министра обороны СССР о замене офицеров, а оказался на командном пункте радиотехнической части, куда меня «уговорил» поехать послужить командир бригады, полковник Семенов. Начались армейские будни и многочисленные боевые дежурства на «горе ведьм» Брокен.

Хотя заниматься воспитанием солдат на смене и не входило в круг моих прямых обязанностей, тем не менее, я наивно полагал, что смогу их, если не перевоспитать, то хотя бы доходчиво объяснить, что в интересах службы и их дальнейшей карьеры необходимо быть отличным солдатом, честно отдавая долг Родине. Мои просветительские беседы слушали солдаты внимательно. Сказались ли они благотворно на их дальнейшей судьбе неизвестно, но подводили они меня редко. Закономерно, что ребята к концу службы разбалтывались. Особенно планшетисты. Они находились ближе всего к дежурному по командному пункту. Если солдату не хватало природной интеллигентности и хорошего воспитания родителей, ума и здравого смысла, он начинал наглеть и поворачиваться к офицеру нижней частью спины. Это приводило к тому, что некоторые из них сначала в собственных мыслях, а иногда и вслух начинали даже выражать свое превосходство над молодыми командирами подразделений. Особенно трудно было вправлять мозги тем из них, кому до окончания службы оставалось меньше полгода. Честно говоря, офицеры, порой, сами давали повод солдатам для отступлений от духа и буквы устава. И последние очень быстро перенимали у своих командиров те или иные отрицательные манеры поведения, неуставные нормы взаимоотношений между военнослужащими. Тогда я был убежден, что мои беседы, время и труд не были напрасными. Кого-то из моих внимательных слушателей они смогли уберечь от серьезных неприятностей в будущем.

На сентябрь 1979 года мои местопребывание и род деятельности уже были определены начальством. Осенью ОВС НАТО ежегодно проводили крупные маневры типа «ОТЭМ ФОРДЖ», в рамках которых проводилось и учение 5 ак США. Мне в составе маневренной группы предстояло разведывать способы ведения боевых действий этого корпуса на ЦЕ ТВД. Выезд на удобную позицию в Тюрингии планировался заблаговременно, в конце августа 1979 г. До начала маневров оставалось больше недели.

С 24.08 по 25.08.79г. я находился на горе, на боевом дежурстве. Так совпало, что мой младший брат Юлий в это же время прибыл вместе с экипажем супертраулера на верфь в город Штральзунд . Хотелось обязательно повидаться. Сначала, как и положено, я обратился за разрешением к командиру части. Он не отказал, явных причин для отказа не существовало, но и не разрешил. Брать на себя ответственность ему не хотелось, поэтому он напряг свой пытливый ум, взвесил все «за» и «против» в своей мудрой голове и предложил мне напрямую обратиться к командиру бригады полковнику Семенову. Мне ничего не оставалось, как поднять трубку телефона ЗАС. В ней, как всегда, что-то забулькало, зашипело, а затем ответил позывной: «Низина». Я попросил оператора соединить меня с «Енисеем», т.е. штабом 82 ОРТБр ОСНАЗ. Опять что-то зашипело, забулькало и «Енисей» ответил. Сердце учащенно стучало, волнуясь, я произнес:

- Соедините с полковником Семеновым.

Про себя подумал: - А вдруг откажет?

Хотя, тут же, представив себя мысленно на месте командира бригады, пришло понимание, что я бы точно не отказал, будь я комбригом.

-Значит, и он не посмеет отказать. Родные братья, ведь, не каждый день приезжают,- успокаиваясь, подумал я.

-…ков-ник Семенов …уш-ает,- успел разобрать бульканье на другом конце линии в Торгау.

Я представился, стараясь четко, не торопясь, чтобы меньше булькало, артикулировать каждое слово:

Дежурный по командному пункту «Низины» старший лейтенант Горелый. Прошу разрешения обратиться по личному вопросу. Получив утвердительный ответ, я кратко изложил суть просьбы:

- Товарищ полковник, мой младший брат Юлий прибыл в Штральзунд вместе с командой супертраулера «Донисар» на гарантийный ремонт. Прошу разрешения выехать из гарнизона в город Штральзунд повидаться с ним.

- Кем работает Ваш брат? - поинтересовался комбриг.

- Четвертым механиком.

- Надолго он прибыл в ГДР?

- На несколько месяцев.

- У Вас есть деньги на дорогу, или дать команду выписать проездные?

Вопросы командир бригады задавал формальные, чтобы удовлетворить собственное любопытство и поддержать разговор. Я уже понял, что решение он принял сразу, в первую минуту разговора, когда я только сообщил ему о своей просьбе. Получив ясные ответы, и, услышав, что проездные документы мне выписывать не надо, поскольку денежное довольствие я недавно получил, благосклонно позволил мне отбыть на встречу с младшим братом Юлием в Штральзунд.

Сдав боевое дежурство, я в буквальном смысле слова спустился из облаков на землю. Сколько раз проделывал этот путь, но никак не мог привыкнуть к красоте горной дороги, по обеим сторонам которой высился могучий еловый лес. Сначала она проходила в густом тумане, а точнее в облаках, постоянно пасущихся на Брокене. А по мере приближения к курортному поселку Ширке облака рассеялись, и появилось солнце.

Зона отдыха Медео, куда я любил приезжать отдыхать во время предыдущего места службы в Сары-Озекских «пустынных пространствах», выше «горы ведьм» более чем на 500 метров. Знаменитую кузницу рекордов окружают еще более высокие горы, поэтому там всегда безветренно. Ничто не нарушает горного безмолвия.

Здесь на Лысой горе в редкий день на короткое время заглядывало солнышко. Нормой являлись постоянные шквальные ветры и влага, стекающая с облаков. Тем разительнее контраст природы и погоды внизу, когда оказываешься в уютном курортном поселке Ширке с населением не более 1000 человек. Это совершенно другой гражданский мир в сиянии ярких красок и радости.

Интернета еще не существовало, но расписание рейсовых автобусов имелось, и оно строго соблюдалось. Комфортабельный автобус доставил меня сначала в районный центр, как мне всегда казалось, со славянским названием Вернигероде, а затем Хальберштадт.

Сколько раз проезжал на службу и обратно на военном автобусе через Вернигероде, и всякий раз сердце начинало учащенно биться, глаза и разум радоваться от восхищения красотой этого города, основанного более 1000 лет назад. Ничего подобного по колориту, уюту, красоте, наличию мягкого горного климата и исторических достопримечательностей, в Европе не найти. За год до моего приезда в этом фантастическом городе снимался фильм «Тот самый Мюнхгаузен».

Обычно в автобусе по дороге на гору и обратно у нас находился свой Мюнхгаузен, великолепный рассказчик, одаренная натура, лейтенант Константин Кирейчук. Небольшого роста, со светлыми русыми волосами и яркими голубыми глазами, его внешность поначалу не привлекала внимания. Однако, в живых глазах угадывался незаурядный интеллект, сила духа и сильно развитое воображение. Мне нравилось его отношение к подчиненным. Он скорее просил, чем приказывал, но солдаты беспрекословно выполняли его приказания.

Несмотря на свой еще относительно юный возраст, у него уже было двое похожих на него белобрысых детей и красавица жена. Его жизнь, судя по его рассказам в приватной беседе, представлялась сплошным романом. Не успевал закончиться один, как начинался другой. Поскольку я в тот период оставался еще относительно застенчивым молодым человеком, боготворил девушек, считая их почти неземными созданиями, к которым, чтобы подступиться, нужно прилагать какие-то титанические усилия, а природная лень меня останавливала, слушал его описания любовных приключений с большим вниманием.

-Знаешь, Женя,- говорил он мне,- последнее время я заметил за собой странную особенность оценивать мужчин и женщин. Когда в мое поле зрения попадает девушка или женщина, срабатывает в голове какой-то анализатор, который позволяет мне безошибочно сделать вывод, смогу ли я познакомиться и добиться близости или нет.

-А что с мужчинами? Ты их тоже так оцениваешь,- попытался пошутить я.

- С мужчинами анализатор работает быстрее и проще,- не обращая внимания на мою шутку, продолжил Константин,- по принципу «свой - чужой». Я ведь оканчивал Красноярское высшее командное училище радиоэлектроники ПВО. Оценка тут происходит по другому принципу: могу ли я навесить п…й. Если могу, то мужчина регистрируется как «чужой», можно сбивать, при необходимости, конечно. Если вижу, что по физическим данным он превосходит меня, сбивать не следует, его анализатор относит к «своим».

- Оригинальная классификация, - заметил я. - Имеет право на существование.

Подтверждение его рассказа я неожиданно получил от лейтенанта Евгения Евдокимова, окончившего ВИИЯ, кажется, в 1979 году. Находясь на Лысой горе в один из мрачных, дождливых и ветряных дней, когда хороший хозяин собаку на улицу не выпустит, не говоря о человеке, затосковал Константин. И решил он устроить себе праздник души, посидеть в тихой уютной обстановке в одном из гаштетов Ширке. Надо было только решить задачу спуска с горы и возвращения в лоно части. Пешком в приграничной зоне в те годы ходить было строго запрещено. Вниз через час ехала машина наших коллег-разведчиков из 3 общевойсковой армии, частенько приезжавших за информацией к нам на гору, считавшуюся у вероятного противника основным центром радиотехнической разведки в Группе советских войск в Германии. Для того чтобы вернуться наверх, требовалось знание немецкого языка, а точнее переводчик и его хорошие отношения с представителями госбезопасности ГДР. Женя Евдокимов являлся подходящей кандидатурой для осуществления задуманного. К тому же он тоже был не против этой небольшой авантюры и тихого, приятного вечера в сказочном курортном месте.

С немецкими пограничниками удалось быстро договориться. Они согласились через несколько часов поднять советских офицеров обратно на гору. Таким образом, товарищи оказались в одном из лучших гаштетов в центре Ширке. Душевное состояние Константина в тот день, как и в любой другой, характеризовалось непостоянством. Полагаю, что не только друзья и товарищи, но и он сам, порой, не знал, что найдет на него, и что он предпримет в следующую минуту. В девушке, на которую другой бы никогда не обратил внимания, он мог обнаружить невидимые окружающим достоинства. После нескольких рюмок «кирша» и отменного немецкого бифштекса с кровью, товарищам стало хорошо и радостно. Наступило полное ощущение, что жизнь удалась и прекрасна, что все люди братья и сестры. Он тут же обратил свое внимание на симпатичную, молоденькую официантку, которая их обслуживала. Даже сделал ей несколько комплиментов с помощью Жени, что привело ее в некоторое смущение и замешательство. Его анализатор сработал. Константин понял, что он сможет с ней познакомиться, даже не зная немецкого языка, и добиться близости. В запасе у товарищей оставалось два часа времени до отправления машины на гору и час до закрытия заведения. Когда гаштет закрылся, Женя Евдокимов предложил потихоньку выдвигаться к немецкому пограничному посту и не отвлекаться на любовные приключения, чтобы не опоздать на отправляющуюся через час машину и не остаться куковать ночью на улице. Константин же считал, что общение с девушкой на гормональном уровне важнее всего на свете, надо только проводить ее до дома. Катрин, так звали юное создание, что переводится как «чистая», ничего не подозревая, отправилась после работы домой. К счастью, жила она недалеко. Женя и Константин последовали за ней, провожая. По дороге завязалась ни к чему не обязывающая беседа, во время которой последнему опять удалось на ломанном немецком языке сказать о своей симпатии к девушке. Но вот она подошла к дому, попрощалась с молодыми людьми и скрылась за дверью. Константина это нисколько не смутило. Он решил начать действовать и постучал в дверь. Катрин открыла ее. На ее лице нетрудно было прочитать, что она немного напугана подобным развитием ситуации. Тихо, чтобы не разбудить домочадцев, девушка попросила:

- Gehen Sie, gehen Sie.

Высококвалифицированному переводчику ВИИЯ Жене Евдокимову было понятно, что девушка просит Константина убираться, точнее уходить. Но Константин не владел так глубоко немецким языком. Более того, он воспринял это буквально, как приглашение к любовному приключению, т.е. «идите, заходите». Не обращая внимания на смущение, испуг и просьбу Катрин уходить, он зашел в дом. Девушка продолжала тихо настаивать покинуть дом. Кто-то все равно проснулся на втором этаже дома и спросил, все ли в порядке. И ей пришлось покривить душой, ответив, что все хорошо, не о чем беспокоиться. Когда Катрин в очередной раз попросила Константина покинуть дом, он посмотрел вниз на свои ноги, потом его голубые глаза уперлись в глаза девушки, и он с детской наивностью спросил по-немецки:

- Wo sind meine Shuhe ?

Это была одна из немногих фраз, которые он смог сформулировать по-немецки. Картина представлялась странной. Константин босой, но в портупее стоял в прихожей чужого дома и с серьезным видом, как это он умел делать, спрашивал у Катрин, куда делись его сапоги. Теперь девушка оказалась не так напугана, как поражена. Еще минуту назад бравый офицер стоял в сапогах и вдруг предстал перед ней босиком. Хорошо, что не голым. Она никак не могла взять в толк, как такое могло произойти. Она же все время находилась рядом с ним. Ее мозг лихорадочно искал объяснение этого феномена. В таком виде хорошо воспитанная немецкая девушка не могла позволить советскому офицеру возвращаться в часть. Пришлось вместе начать усердно искать исчезнувшие с ног сапоги. Они так старательно искали пропажу, что не заметили, как оказались в одной кровати...

Когда «мавр» сделал свое дело, сапоги чудесным образом нашлись, и Константин поспешил к товарищу, заждавшемуся его у порога дома. Немецкие пограничники не подвели, проявили солидарность, задержав отправку машины на несколько минут, чтобы доставить наших офицеров к месту службы на легендарную гору Брокен.

А вообще Константин обожал комфорт, предпочитая, чтобы встречи с женщиной проходили в обстановке домашнего уюта. Ничто не должно было отвлекать его от избранницы. Одним поздним вечером, когда жизнь в Восточной Германии практически вымирала, он брел по старинному городу Кведлинбургу с тайной надеждой познакомиться с юной представительницей женского пола. Его гнало любопытство к другому миру, языку, быту, взглядам, традициям, обычаям, даже еде и запахам, которые тоже были другими. Значит, его пытливый ум пришел к выводу, и женщины должны были отличаться от наших соотечественниц. Вообще-то он жил в советском гарнизоне под названием Квармбек. Он находился километрах в трех от Кведлинбурга. Быстрым шагом можно было дошагать до дома минут за сорок. Но когда Константин наконец-то увидел подходящий объект внимания, он, ни секунды не сомневаясь, подошел к девушке, взглянул на нее по-детски ясными глазами, извинился и спросил:

- Wie in die Stadt Halberstadt zu gehen? (Как пройти в Хальберштадт?)

Нашим девушкам свойственно жалеть молодых людей, попавших в затруднительное положение. Немки в этом плане еще более доверчивые и жалостливые. Когда Константин поинтересовался у случайной незнакомки, как пройти в Хальберштадт, сердце ее екнуло. Она-то хорошо понимала, что в это время суток ни поезда, ни рейсовые автобусы уже не ходили, а пешком, как он собирался, просто не дойти. Поэтому она начала что-то у него спрашивать, объяснять, что это невозможно, что она постарается как-то ему помочь. Константин мало что понимал из ее слов. Главное, что он произвел впечатление, его начали жалеть и приняли самое деятельное участие в разрешении «затруднительной» ситуации, в которую он попал. Это ему нравилось и входило в его планы. Он представился. Молодую девушку звали Гезеля, странное имя для немки. Она решила проявить человеколюбие и гостеприимство, отведя его к себе домой. Константин получил, что искал. Молодую немку, новые впечатления, знакомство с обычаями и нравами, языком, едой и даже запахами. Ему доставляло удовольствие бывать в гостях у своей немецкой подруги. Судя по рассказам, она его боготворила, ловила каждое слово, относилась, как к знатному иностранному гостю. А через девять месяцев родила ему еще одного сына. Слухи в гарнизоне распространяются быстро. О новом увлечении супруга в последнюю очередь узнала законная жена.

Она выбрала день, когда, по ее расчетам, Константин был занят совсем не выполнением служебных задач, и отправилась в старинную столицу немецких королей г. Кведлинбург на поиски мужа. Не зная немецкого языка, повторяя одно только имя Гезеля, ей удалось с помощью сердобольных бюргеров выбрать правильное направление и найти дом, в котором жила ее разлучница. Дверь открыла миловидная девушка, немного встревоженная неожиданным визитом иностранки. Не о каком Константине она, конечно, не слышала, или делала вид, что не слышала. Но супруга проявила настойчивость, не обращая внимания на протесты хозяйки квартиры, зашла в прихожую без приглашения и увидела сапоги своего супруга. На этот раз он не проявил смекалки, пребывая в расслабленном состоянии, за что и поплатился.

Досталось обоим. Однако, Константин по натуре был не только ответственным и добросовестным человеком, но и упрямым. Он продолжил жить со своей женой, всячески помогая любовнице с ребенком.

В разговоре со мной он с гордостью говорил, что у него теперь три сына и что он внес свою лепту в улучшение породы немецкой нации, разбавив ее славянской кровью.

Между тем я благополучно добрался до Хальберштадта, где предстояло сделать пересадку на поезд, отправляющийся в Штральзунд. В запасе до отправления поезда оставалось минут 30. Поэтому зашел в привокзальную «Митропу» убить время и поесть своих любимых немецких сосисок, запивая бутылочкой «Колы».

-Дa, - подумал,- видимо, здорово я говорю по-немецки, если вместо «Вита-колы», официант принес мне «дупель», небольшую порцию водки в 40 г., на два маленьких «шлука» (глотка). От 40 г. водки еще никому плохо не было, только хорошо. Пришлось выпить, чтобы не гонять пожилого человека.

В запасе у меня оставалось еще 20 минут, но полицейский, у которого я незадолго до этого спрашивал номер платформы и время отправления поезда, проявил отеческую заботу, специально ради одного советского офицера зашел в «Митропу», чтобы напомнить мне, что поезд на Штральзунд отправляется в 15-05 и что пора выдвигаться. Мне оставалось только поблагодарить его за проявленное внимание к моей персоне, а он в свою очередь счел своим долгом еще и проводить меня до вагона, предварительно поинтересовавшись, курю ли я. Дело в том, что в то время вагоны поездов внутренних линий делились на вагоны для курящих и некурящих пассажиров.

На вокзалах обычно находились «Интершопы», где продавались всякие заграничные вещи, но не на иностранную валюту, как это делалось в наших «Березках», а на марки.

Стоимость билета от Вернигероде до Штральзунда 41 марка в вагоне второго класса. Отличие вагона первого класса от второго незначительное. В вагонах первого класса имелись купе, а сиденья чуть - чуть удобнее.

К 18-00 поезд докатил до Потсдама. С любопытством наблюдал за открывшейся водной гладью реки, которая напомнила Волгу у города Саратова. Вот только лодочек и личных яхт здесь поменьше. И берег реки не так сильно заселен людьми. Через полчаса оказались в Берлине, на станции Шоневайде. Столицу ГДР я видел впервые. Из окна вагона окраина столицы произвела на меня удручающее впечатление. Обычный пригород большого города. Небольшие дачки, утопавшие в зелени, соседствовали с добротными домами довоенной постройки, а также типовыми домами, характерными для современных городов Союза. Большим разнообразием дома не отличались. Проехали микрорайон современных домов-коробок: от 10 этажных до 30 этажных зданий. Вот за окном медленно проплыла река Шпрея в лучах заходящего солнца. По обоим берегам разместились сотни предприятий. Все здания серых тонов мрачноватого вида давно не ремонтировались. Часто останавливаясь, медленно продвигались вперед. Заводы, ремонтные мастерские, фабрики, депо.

И только около 23-00, наконец, прибыли в Штральзунд. На территорию верфи сходу пройти не удалось. Пришлось вызывать младшего брата. К тому моменту, когда Юлий подходил к проходной, охранник уже проникся моей историей от подаренной пачки сигарет «Ротманс» и разрешил идти на пароход.

По случаю нашей встречи мы устроили небольшой сабантуй в каюте брата. В застолье принимал участие еще один севастополец, Костя Казиев. Нынче он канадец, уже давно работает старшим механиком на пароме, совершая регулярные рейсы из Ванкувера в Сиетл. А в тот вечер мы радовались подаренной судьбой встрече, отмечая ее припасенной младшим братом для такого случая бутылкой армянского коньяка, закусывая макрелью в масле и печенью хека, которые были приготовлены моряками супертраулера. Улеглись далеко за полночь. Выспаться мне не удалось, поскольку периодически включалась ГГС (громко - говорящая связь) и дежурный приглашал то на ранний ночной завтрак, то на рыбалку на остров Рюген в проливной дождь, то на смену.

Утром привычные ко всему механики выглядели как огурчики, выспавшиеся и отдохнувшие. На меня же невозможно было смотреть без сочувствия и слез. Мне казалось, что жизнь уходит из тела. Сильно болела голова, а лицо неестественного белого цвета выдавало человека, отравившегося «несвежими продуктами». Моя печень не оценила сочетание коньяка с недавно приготовленной макрелью и нежной печенью хека. Пришлось даже обращаться к судовому доктору, чтобы он привел меня в чувство, потому что мое давление двигалось к нулевой отметке.

Доктору объяснять ничего не пришлось. Лишь взглянув на меня, он поставил правильный диагноз. Вколол какого-то снадобья в мягкое место, выдал таблетки и через час я почувствовал, что жизнь возвращается в мое тело. Спасибо судовому доктору, не дал умереть.

Подождав, когда закончится дождь и вернется капитан с рыбалки, чтобы поставил отметку в командировочном предписании, мы отправились осматривать достопримечательности. Город оставил приятное впечатление. В темное время суток на улицах можно было встретить главным образом советских моряков, иногда на радостях, а иногда просто от избытка чувств, распевающих песни, и полицейские патрули с собаками, призванные, очевидно, охранять наших граждан, а в случае необходимости, помогать.

В Штральзунде находились друзья наших родителей: главный специалист по дизелям в комитете по наблюдению за постройкой советских судов на верфи Ревзин Борис Лазаревич и его супруга Лариса Андреевна. Поскольку мы считали себя воспитанными молодыми людьми, то были просто обязаны их навестить, Так мы с братом оказались за семейным столом севастопольцев, делясь впечатлениями о пребывании в ГДР.

Юлий с негодованием поведал о своем неудачном посещении местного «Дома дружбы», которое чуть не стоило ему заграничной командировки. Дело было житейское, граничащее с маразмом гражданского чиновника, у которого произошла деформация личности по причине слишком длительного нахождения на синекуре. Так вот, захотелось брату культурно отдохнуть. И он отправился из своего барака, которым руководила фрау Элизабет, в «Дом дружбы». А там имелось все для культурного отдыха: бильярд, бар, ресторан, русскоязычное общество, с которым можно было поболтать и узнать последние новости, и много еще всего, к чему стремилась истосковавшаяся душа вдали от Родины. При входе его остановила другая бдительная фрау, потребовав предъявить паспорт. Юлий вежливо так поинтересовался, зачем, мол, Вам мой паспорт и не пойти ли Вам делом заниматься. И проследовал дальше изучать обстановку. Не успел он облюбовать понравившийся ему столик в баре и сделать заказ, как за ним пришли. Его вызывал в свои апартаменты, как его здесь называли, комиссар, который уже 7 лет, как «раб на галерах» тянул свою трудную лямку за границей вдали от родных берегов. Делясь своими впечатлениями, брат продолжал:

-Эта старая комиссарская скотина по фамилии то ли Балабанов, то ли Бакланов встретил меня в своих апартаментах в пижаме, устроив настоящую выволочку с трехэтажными матюгами.

-Как ты мог вместе с вещами оставить в чемодане у фрау Элизабет «серпастый, молоткастый, советский паспорт»,- кричал он. - Ты должен паспорт все время на груди носить, никогда с ним не расставаться, даже спать с ним и на горшок ходить. Я могу в 24 часа отправить тебя обратно в Советский Союз за потерю бдительности.

Только благодаря воспитанию мамы с папой брат сдержался. А я подумал, что неизвестно, как бы я поступил на его месте. В армии, на «горе ведьм» все было проще, по такой ерунде начальство не морочило головы ни себе, ни другим.

В обратный путь поезд отправлялся в полдень 27.08.79, и на этот раз он пролегал через Росток, Людвигслюст, Стендаль, Магдебург, Хальберштадт. Провожая меня на вокзале, младший брат выглядел немного потерянным и уставшим, в глазах читалась невысказанная грусть, усталость и сожаление от скорого расставания. У меня реакция оказалась замедленной. Только через два дня после отъезда из Штральзунда, когда я сменился с очередного боевого дежурства, и появилось немного свободного времени для обдумывания и осмысления окружающей действительности, на меня, вдруг, накатила тоска от слишком короткой встречи и быстрой разлуки с братом и предстоящей поездки на другую гору в Тюрингии.

Солнце уже было в зените, когда все было согласовано, улажено, утрясено, обговорено и погружено. 30.08.79 маневренная группа в составе десятка машин, наконец, выехала на юг Германии, как минимум за неделю до начала учений вероятного противника. Сначала следил за дорогой по маршрутному листу: Тале, Тимменроде, Хассельфельд. Эти города еще находились в земле Саксония-Анхальт. Но вот въехали в Тюрингию: Нордхаузен, Зондерхаузен, Меркслебен, Бад - Лангензальца, Беринген, Айзенах, Штадтленгсфельд, Дермбах… .

Стало быстро темнеть, и названия городов уже было сложно отслеживать. Колонна растянулась на несколько километров, и задача заключалась в том, чтобы не потерять из виду впереди идущую машину.

Несколько раз при поворотах в городах сбивались с пути, но каким-то чудом удавалось возвратиться на маршрут. Мой водитель, солдат первого года службы, обладал условным опытом вождения машины, которому, наконец-то, представилась счастливая возможность приобрести его. Я попросил его быть особенно внимательным хотя бы потому, что у нас в КУНГе (аббревиатура, обозначающая: кузов унифицированный нормального габарита) находились боеприпасы. Но 10 часовая езда в неудобной кабине ЗИЛ-157 давала о себе знать усталостью. Водитель начал клевать носом. Борясь со сном, я заставлял его останавливаться, ходить, пить крепкий чай, который был во фляге, а затем продолжать движение и догонять колонну.

Когда мы подъехали к руслу какой-то реки, нас окутал густой туман. Дорога исчезла. Видимость отсутствовала вовсе, даже стекла запотели. Я предложил остановиться. Протерев стекла, водитель убедил меня, что все нормально, что он своими орлиными глазами отлично видит в тумане край полотна дороги, и мы можем медленно продолжать движение, пока не выйдем из этой опасной туманной зоны. Выехать не получилось, потому что еще никому не удавалось видеть в тумане, даже орлиными глазами. Машина с боеприпасами уже через пятьдесят метров как-то неожиданно накренилась и оказалась в кювете, слегка задев забор немецкого бюргера, жившего рядом с дорогой. Мы получили легкие ушибы, а ЗИЛ-157 лег на бок отдохнуть, неповрежденный. Да и что могло случиться с металлическим КУНГом.

Минут через 15 одиноко проехал немецкий «Трабант», не останавливаясь. Его можно было отличить по характерному звуку работы двухтактного двигателя. Германия уже спала. Но уже через 10 минут подъехала полицейская машина и наше техническое замыкание во главе с капитаном Кулибякиным. Оповещение о происшествиях на дорогах в ГДР, вне зависимости от погодных условий и времени суток, оставалось на недосягаемой высоте даже по сегодняшним меркам. Поскольку все были живы, а забор бюргера только слегка придавлен, но не сломан, полицейские откланялись, предоставив капитану заниматься своими прямыми обязанностями.

«Тяжело из болота тащить бегемота»… Вытаскивать из кювета ночью, в густом тумане, ЗИЛ-157 тоже оказалось непросто. С помощью лебедки и упоминаний чьей-то матери, которая в такие минуты всегда приходит на помощь своим сыновьям, попавшим в беду, машину удалось поставить на четыре колеса. Небольшое происшествие и полученная доза адреналина от столкновения с кюветом взбодрили, спать уже не хотелось. Оставалось одно желание быстрее добраться до цели. И мы продолжили движение в тумане к заданной точке. И вот счастье. Наконец подъехали к подножью горы. Регулировщик указал лишь общее направление движения в темноте. Включив первую передачу и оглушая тишину Тюрингского леса ревом двигателя, мы, в буквальном смысле слова, начали карабкаться на вершину, различая лишь отдельные козьи тропы и колею от прошедшей незадолго до нас колонны советских машин. Когда, наконец, цель марша оказалась достигнута, на небе появилась луна, осветившая вершину и близлежащие горные массивы. Картина предстала живописная: вокруг - ландшафтные красоты Тюрингии, а на плоской вершине горы, где ничего не росло, там и тут были разбросаны инородные тела нашей военной техники.

Все так устали, что как только добирались до позиции, сразу отключали сознание и засыпали богатырским сном. Водитель ушел устраивать себе лежбище в КУНГе. Я заснул в кабине, чтобы вскоре проснуться от собачьего холода. Ноги замерзли так, что пришлось отправляться разминать их по спящему лагерю. Я бродил среди брошенных в беспорядке машин, ища место, куда можно забиться в тепло. Такого места просто не существовало. Поэтому я надел шинель и стал терпеливо ждать рассвета, любуясь сказочной горной природой и первым восходом солнца на новом месте.

Когда оно появилось, лагерь постепенно стал приходить в движение. Представители тыловой службы стали развертывать полевую кухню, рыть ямы для отхожих мест, заготавливать дрова и т.д. Расчеты приступили к развертыванию техники: наземной подвижной станции дальней радиотехнической разведки СДР-2, УКВ пеленгатора Р-363, командного пункта на базе командно - штабной машины, постов УКВ…. Связисты налаживали связь. Обустройство лагеря продолжалось еще несколько суток, хотя, ради справедливости, никаких удобств, кроме одного, находившегося на улице, не существовало.

Штабы частей и соединений американского корпуса еще не вышли в район учений, а мы уже активно вели радиотехническую разведку. И уже порядком устали от бессмысленной работы и необходимости что-то сочинять в ответ на запросы вышестоящего командования о характере действий вероятного противника. Я, как офицер командного пункта, заступил на боевое дежурство. Чтобы убить время обошел все посты.

Днем место выглядело еще красивее, чем ночью: сосновый бор, вокруг горы, полно всяких ягод, особенно малины и черники. Рядом с нашей позицией немцы вели лесоразработки. Погода бабьего лета за прошедшие сутки не изменилась.

К сожалению, вода привозная, ручья не нашли, хотя местность на вершине болотистая, под ногами чавкает…. Это редкий природный феномен – верховое болото.

1 сентября. Погода на макушке горы теплая, солнечная. Ребята стараются нахватать больше ультрафиолетовых лучей. Многие загорают впервые за время службы. Я бы тоже с удовольствием понежился на солнце, но, увы, при исполнении служебных обязанностей, в форме, в портупее и с пистолетом.

На следующий день и несколько дней спустя все еще продолжалось дооборудование лагеря. Здесь после дежурства отдых как-то не предполагался. Об этом просто никто старался не вспоминать. Я, правда, забился в какую-то щель на пару часов, а затем продолжил работу. Американцы молчали. Зато говорило советское радио. С удовольствием прослушал два рассказа М. Зощенко о В. Ленине, как он правильно отдыхал при напряженной работе и сумел за два года пройти весь курс высшей школы и сдать экзамены. Ему просто повезло родиться при царском режиме.

Иногда казалось, что лучше ходить на смену, как это делали солдаты, чтобы иметь законную возможность отдохнуть. Может, тогда и у меня была бы возможность окончить еще какое-нибудь высшее учебное заведение экстерном. Но это от человеческой психологии: «За чужой щекой зуб не болит». На душе тоскливо из-за постоянного недосыпания, хочется домой, на Родину. А тут по радио передали сообщение, что артист Большого театра попросил в США политическое убежище. Моя реакция в тот период однозначная: просто зажрался и раньше его не раскусили.

Мы еще только заканчивали налаживать свой нехитрый быт в полевых условиях, как на вершину организованно и в строгом соответствии с уставом стали подъезжать наши союзники из части радио и радиотехнической разведки Национальной Народной Армии ГДР. Сначала приехали связисты и проложили все линии проводной связи, развернули посты радиосвязи. Следом приехали представители тыла. Они развернули командный пункт, места для отдыха солдат, магазин, спортивный зал, походную баню, умывальники, совершенно уникальные на тот период времени помещения для отправления естественных надобностей. И только ближе к вечеру, когда все уже было подготовлено для работы в полевых условиях, стали прибывать специалисты радио и радиотехнической разведки. Зрелище впечатляло. Я смотрел на процедуру въезда коллег союзной армии, как завороженный. Немецкие офицеры и унтер-офицеры подъезжали не на грузовых машинах. У них так было не принято. Они вальяжно восседали в десятке легковых машин чем-то напоминающих наши УАЗы.

Через несколько дней после начала учений 5АК США, я с лейтенантом Евгением Евдокимовым решили сходить на экскурсию на немецкий командный пункт. Нас любезно встретил капитан ННА в повседневной форме одежды, излучавший радушие и гостеприимство, в идеально подогнанной форме одежды, побритый и отдохнувший. Уточнив наши предпочтения в напитках, он сделал незаметный знак рукой ординарцу, и уже через пять минут на столе дымился свежезаваренный натуральный кофе, печенье и круасаны. Тогда мы были просто поражены незнакомым образом человечности немецкой военной машины.

Не зная реакции капитана и немного сомневаясь в правомочности нашей просьбы, мы все-таки попросили его поделиться с нами разведывательной информацией о действиях вероятного противника. Не раздумывая, офицер отдал несколько коротких распоряжений и уже через десять минут, мы держали в руках целую стопку материалов радиоперехвата. Самым удивительным оказалось то, что все материалы на английском и немецком языках оказались идеально оформленными и отпечатанными на машинке. Это мало походило на материалы радиоперехвата, получаемые от нашей смены, несущей боевое дежурство. Помимо ошибок, почерк наших солдат надо было еще разобрать.

Мы не могли не задать вопрос о порядке и периодичности несения боевого дежурства на немецком командном пункте. Оказалось, что, сдав дежурство, офицер командного пункта ННА отправлялся домой на зимние квартиры отдыхать на три дня, а потом свеженьким и отдохнувшим заступал на дежурство снова. Мы откровенно позавидовали, потому что в таком режиме жить и служить, по нашему разумению, было намного приятнее. Но, как говорят: «Чужое нам, наше другим больше нравится».

Были и у нас приятные моменты, которые как-то скрашивали однообразие повседневной жизни в полевых условиях. По субботам и воскресеньям супостат обычно устраивал себе паузу в учениях. Мы всегда были рады человеческим желаниям вероятного противника в отдыхе, и сами были не против сменить обстановку и немного расслабиться. Я в составе небольшой делегации офицеров несколько раз ездил на молочную ферму. Там мы мылись, общались, пили парное молоко, сливки и жирную простоквашу. Бригада фермы являлась членом Общество германо-советской дружбы, поэтому им сам бог велел с нами дружить. Ферма оборудована по последнему слову техники, чистота и порядок: 3 тысячи коров обслуживали 14 человек, в основном девушки. Все они тогда мне представлялись принцессами в белых халатах, которые исполняли наши желания с улыбкой и некоторым смущением из-за неожиданно нагрянувших молодых незнакомых мужчин дружественной армии. Каждый день нам выделяли по бидону молока. Палыч, немолодой капитан, отвечавший за все вопросы тылового обеспечения, договорился с бригадиром менять молоко на отходы продуктов. Кстати, у одного из членов бригады фермы бабушка жила в Омске, а сын ее брата служил в Советской армии в Берлине. Вот так переплелись судьбы людские.

Вечером заехали в один из гаштетов Бремена поужинать. Посетители и завсегдатаи заведения нам очень удивились, потому что русские в здешних местах Тюрингии большая редкость, тем более - военные. Владельцу гаштета принадлежал двухэтажный дом, огромный двор, на котором много всяких вспомогательных построек. Пока мы жевали, утоляя голод, запивая, кто что заказал, нас внимательно сканировал взглядом немец лет пятидесяти. Он оборачивался, будто хотел что-то сказать, но не решался заговорить. Но когда он услышал, что среди нас есть офицеры, которые прекрасно говорят по-немецки, все-таки подошел к нам и вступил в разговор.

Он просто сообщил нам, что был в Минске, Бобруйске и некоторых других городах Союза. Я сначала подумал, что он приезжал туда в качестве туриста и хочет поделиться впечатлениями от увиденного. Но оказалось, что в 1944 он служил солдатом Вермахта. Было ему тогда 18 лет. Ну, а поскольку рассказывал он свою историю, улыбаясь, хотя ничего удивительного и противоестественного в этом не просматривалось, некоторые мои коллеги, особенно Палыч, принявший лишнего, обозлились и попросили переводчика передать ему, что очень жаль, что он не был на Днепре или под Сталинградом в 1943году. Палыч, в сердцах, тут же заявил, что пускай, мол, покупает «малешку» каждому в знак примирения. Ветеран «малешку» каждому не купил, но желающих пивом угостил, а его молодые спутники пригласили нас в Бремен на праздник урожая. Попасть на него нам не светило, поскольку он проводился в октябре, а мы отбывали из живописных горных мест в начале третьей декады сентября.

За пару дней до нашего отъезда члены бригады фермы устроили нам грандиозный прощальный банкет в одном из лучших гаштетов Бремена. Закуски мы заказывали согласно предпочтениям и желаниям, которые, к счастью, у всех оказались разными. Поэтому стол просто ломился от обилия и разнообразия больших немецких блюд. На горячее вынесли запеченного молочного поросенка. Официанты только успевали менять бокалы. Поэтому встреча проходила непринужденно, в теплой дружественной обстановке. Имел место только один языковой казус с выражением «дать шенкеля». У нас это выражение используется для описания начала движения лошади, изменения его темпа, направления, или переносном смысле. У немцев, как я понял, употребляется ближе к оригинальному значению слова, в основном по отношению к женщине, т.е. «дать по ее ляжкам».

С немками расставались с тихой грустью, понимая, что мимолетные симпатии, возникшие в ходе вечера, ничем не закончатся, и мы больше никогда не встретимся. Не было рядом Константина Кирейчука, оставшегося на зимних квартирах. Его бы «анализатор» здесь точно сработал. В качестве утешения девушки подарили нам ящик пирогов в дорогу.

А уже через день подъем в 6-00 и выдвижение в обратный путь. Хотя я уже вжился в обстановку и, пожалуй, остался бы еще на месяц в прекрасной Тюрингии. Обратная дорога домой на зимние квартиры почему-то оказалась длиннее из-за мелких поломок, потери маршрута, перегрева двигателя. На воспитание мне дали другого водителя с машиной и прицепом по фамилии. Трофимчук, по национальности украинец. Когда я говорил ему ехать направо, он поворачивал налево, если надо было ехать прямо, он почему-то поворачивал направо или налево. Объяснить свои действия он не мог, ему казалось, что он ведет машину в правильном направлении. А когда закипела вода в радиаторе, я предложил остановиться и поменять всю воду, вылив ее и из системы. Этого он делать не стал, заменив воду только в радиаторе. Отъехав от деревни на километр, лишь поднявшись на гору, вода опять закипела. Теперь за водой нужно было топать в 20 раз дальше. Как говорят в таких случаях, «Сама себя раба бьет, коль не чисто жнет». Когда он принес канистру с водой на гору, он сам закипел, из него шел пар. К 23-00 силы и завод Трофимчука закончились, он засыпал за рулем. А мы все ехали по ночной Германии одни и надеялись в тот же день возвратиться в Кведлинбург. Иначе на наши поиски по ночным дорогам отправились бы наши товарищи, которым тоже очень хотелось спать. К счастью, тогда нам это удалось.

Старшие лейтенанты Горелый Е.И., Дунаевский В.М.

(в последующем командир бригады Осназ)

Брокен в ясную погоду

Брокен в ясную погоду

Редкий солнечный день

Вид на английскую зону ответственности ФРГ

На острие копья.

В разгар лета страшно хотелось на море. Ну, хоть на несколько дней подышать благотворным средиземноморским воздухом. Об этом я долго думал и мечтал, представляя, как я вхожу в морскую гладь, а потом долго плыву, пока время не придет выходить из морской нирваны. И вот оно счастье. Мечта осуществилась.

Купив путевку на три дня на Кипр, прилетел в Ларнаку, когда уже было темно. Выйдя из гостиницы и искупавшись ночью в день прилета в Средиземном море, быстро осознал, что в разлагающей атмосфере всеобщего безделья три дня мне не протянуть. Утром решил арендовать машину и ехать по острову, куда глаза глядят, останавливаясь лишь в понравившихся мне местах.

Хитрый грек, у которого свободной оставалась всего лишь одна машина Nissan Note c механической коробкой передач, неторопливо расспрашивал меня, попутно готовя себе завтрак, нарезая тонкие ломтики бекона на сковородку и угощая меня вкусным кофе:

- Откуда приехал? Насколько дней хочу взять машину?

Услышав, что я из России, он немного оживился, сказав, что Россия помогает Кипру и наши страны дружат. Он тут же предложил мне купить икону 16 века. А когда я, даже не взглянув на нее, выразил сомнение относительно ее подлинности, интерес к этой теме у грека сразу пропал. Дружба между нашими странами не распространялась на межличностные отношения с ним и не помешала ему назначить самую высокую цену за двухдневную аренду машины. Мое недоумение высокой ценой он объяснил коротким сроком аренды.

- А могу я арендовать машину на сутки?- поинтересовался я, надеясь, что я вполне смогу удовлетворить свою потребность поездить по острову за этот промежуток времени.

- На сутки мы вообще не сдаем машины в аренду. Если вы управитесь раньше, и она вам больше не понадобится, вы можете возвратить ее в офис досрочно, но платить все равно придется 80 евро,- подытожил он.

Узнав от меня, что я собираюсь посетить и северную часть острова, это моя традиция, тут же потребовал оставить еще 100 евро в качестве залога. Я немного пожалел о своей болтливости, поскольку пришлось ехать в банк и снимать деньги с карточки, что само по себе не самое приятное занятие в 32 градусную жару.

Наконец, мы распрощались с владельцем малого бизнеса. Я неторопливо повел машину к гостинице, чтобы забрать самые необходимые вещи в дорогу. Переключение скоростей левой рукой и езда по левой стороне дороги требовали некоторого сосредоточения внимания. Приемник у грека был настроен на радиостанцию со знакомым названием BFBS (British Forces Broadcasting Service). Видимо, до меня, ее арендовали англичане. Что-то очень знакомое разбередило мою память. В мозгу промелькнули красочные, давно забытые картины.

Для тех, кому интересно, следует пояснить, что BFBS- служба вещания, которая обеспечивает музыкой и новостями английских военнослужащих в Великобритании и по всему миру от Гонконга до Афганистана. Разумеется, и на Кипре. Служба задумывалась и предназначалась Британским военным ведомством, прежде всего, для поддержания морально-психологического состояния военнослужащих. Эту функцию она успешно выполняет и сегодня. Вещание началось в 1943 году там, где войска остались после окончания боевых действий. Приятно было послушать радиостанцию, которая 30 с лишним лет назад являлась одним из источников разведывательной информации для части радиотехнической разведки на легендарной горе Броккен, где я тогда проходил службу.

Как-то помимо моей воли речь диктора из приемника, приятная музыка и умиротворяющий пейзаж за бортом машины вызвали воспоминания 33 летней давности, перенесли меня в теперь уже далекий 1980 г.

В боевых действиях тогда участвовали соединения и части английских, американских, немецких и даже советских войск. Это была и моя война. Две стороны воевали друг с другом: «оранжевые» против «голубых», а одна - вела разведку боевых действий этих двух условных противников. Командование 1армейского корпуса Британской Рейнской армии (БРА) в связи с масштабностью войскового учения, проводило его не часто, один раз в четыре года в рамках осенних учений войск НАТО «Рефорджер» (Return of forces to Germany). Мне просто «повезло». В 1980 г. я как раз проходил службу на горе Броккен, важном центре радиотехнической разведки в Группе советских войск в Германии.

Кому было тяжелее из трех сторон, не берусь судить. Одно могу точно сказать, что поскольку за этот объект разведки отвечал я и относился к выполнению поставленной задачи с присущей мне от природы ответственностью, постольку и измотал я себя большей частью сам и с помощью вышестоящего командования очень быстро и задолго до окончания этого крупномасштабного войскового учения. Дело нехитрое.

За две недели до начала активной фазы учений началась переброска из Англии британских резервистов. Сведений добывали мало, а докладывать о том, что происходило на той стороне, у противника, следовало ежедневно, по несколько раз в сутки. Это обстоятельство не прибавляло бодрости духа и уверенности, лишь держало в постоянном напряжении и тонусе. На все, что писалось в донесениях, необходимо было иметь подтверждающий материал. А его-то как раз не хватало.

Но и тех сведений, которых удалось добыть в период неактивной фазы учения, оказалось достаточно, чтобы описать комплекс мероприятий мобилизационного развертывания и доукомплектования штабов, частей и подразделений до штатов военного времени, прежде всего, за счет личного состава территориального армейского добровольческого резерва (ТАДР). На базе частей и подразделений регулярной армии и формирований ТАДР на территории Восточного округа Великобритании была сформирована 7-я полевая группа, которая перебрасывалась для усиления 1 армейского корпуса БРА.

Примерно в течение двух недель проводились мероприятия по отмобилизованию резервистов, их переброске из Великобритании на континент, отработке задач по боевому слаживанию экипажей, подразделений и частей. Проводились тактические занятия и тренировки по вопросам организации и ведения боевых действий на предстоящих учениях.

К середине сентября 1980 года все было готово, чтобы начать войсковое учение 1 АК БРА «Spear point» (Острие копья).

Офицеры командного пункта советской части «Осназ» на горе Броккен уже две недели практически находились на казарменном положении, ожидая начала активной фазы учений. Сюда же прибыли несколько офицеров с командного пункта соединения в качестве усиления: руководители направлений по вооруженным силам США, Великобритании и ФРГ.

Тем не менее, боевые действия противника все равно начались как всегда неожиданно. В среду, в будний день, в 4-00 утра 17.09.80 эфир взорвался переговорами в УКВ диапазоне: говорили представители военной полиции, проводившие колонны и наводившие порядок на дорогах, военнослужащие танковых, мотопехотных, артиллерийских частей и подразделений .

Двумя часами ранее я провалился в глубокий сон, из которых меня грубо вырвал прибежавший посыльный. Очень хотелось также грубо послать и посыльного, и того, кто его послал, и всех остальных, кто решил потревожить мой чуткий сон, куда-нибудь подальше. Но не только далеко, даже близко не послал. «Волк не может нарушить традиций… нельзя за флажки». Воспитание не позволяло.

Таких понятий, как режим труда и отдыха офицеров не существовало. Но послать все равно хотелось. Оставалось только одно понятие: «надо». Все и без слов понимали, что так надо, так положено, особо не задумываясь, кем «положено» и зачем «так надо». Вероятный противник воевал. И этим все сказано. Нам предстояло выполнить свой долг, выяснив цель этого крупномасштабного мероприятия, задачи, состав участников, характер боевых действий, ближайшие и конечные задачи и многие другие вопросы. Это означало, что и нам пришло время принять участие в чужой войне.

К началу активной фазы учений, когда «оранжевые», т.е. Советский Союз, многочисленными танковыми и мотопехотными колоннами, по замыслу учений, нарушил государственную границу и вторгся на территорию ФРГ, в организме накопилась невероятная усталость. Самой большой мечтой - желанием, которое я мог тогда представить в своем воображении, оставался сон, периодически, по мере расходования физической и морально-психологической энергии, - еда.

От того хомячка, у которого в жизни было три задачи: поесть, поспать и вовремя сдохнуть, меня отличала лишь необходимость выполнить боевую задачу, поставленную вышестоящим командованием, которая, в свою очередь, подразумевала некоторую умственную деятельностью по анализу складывающейся ситуации по другую сторону границы и подготовке выводов.

Хотелось не разведку вести, а просто забиться в какой-нибудь тихий уголок, забыться на несколько часов и чтоб про меня забыли. В полуобморочном состоянии голова работала плохо. Обмануть организм не удавалось. Очень крепкий горячий чай или кофе только на какое-то время могли активизировать работу головного мозга. Но кардинально улучшить ситуацию с перманентной усталостью, а тем более повлиять на сложившийся порядок, не могли. Хотя, если спать хотя бы урывками по два-три - четыре часа в сутки, как получится, то месяц протянуть можно. Я для себя тогда так и решил, что это мероприятие надо пережить, во что бы то ни стало, как стихийное бедствие, каких бы физических и морально-психологических усилий оно не потребовало.

В условиях, приближенным к реальным боевым действиям, я приказал себе просто выжить. И в дальнейшем не беспокоить больше свой пытливый ум вредными размышлениями о несправедливости бытия.

Материалов радиоперехвата на английском и немецком языках теперь было много, даже слишком много, а времени на их обработку и написания очередного донесения всегда оставалось мало. Парадокс. Написание донесения - процесс творческий, мучительный. Правильнее сказать времени не хватало для осмысления, анализа и подготовки выводов. Надо было по обрывкам фраз залезть в шкуру вероятного противника и представить, что он там делает, а еще лучше представить конкретных людей, выполняющих боевую задачу. За каждое неверное слово в донесении пришлось бы отвечать. Поэтому слова подбирались правильные, выверенные, весомые, убедительные, чтобы у вышестоящего командования не возникало сомнений относительно компетентности офицеров командного пункта.

«Оранжевые» наступали. С самого начала примерно было понятно, что им предстояло преодолеть полосу обеспечения, выполнить ближайшую задачу 1ак БРА, а в последующем овладеть передовым рубежом и выполнить конечную задачу. Но это теория оперативного искусства, одного из предметов в ВИИЯ, который нам с блеском преподавал полковник Ионченко. Теперь теория должна была найти свое подтверждение в материалах радиоперехвата.

По меркам смертельно уставшего человека, с 4-00 до 16-00 17.09.79 г. прошло относительно много времени. Голова раскалывалась от боли и плохо соображала. Это была не та болезнь, которая могла послужить поводом или оправданием для невыполнения служебных обязанностей в условиях, приближенных к боевым. Каждый спасался от этого недуга самостоятельно, как мог. Хотя не все мучились горной болезнью. Я в основном травил себя таблетками. Иногда помогало просто вкусно и с удовольствием поесть, а порой нужно было выспаться, а еще лучше и то, и другое.

Но на войне так не бывает, а если и бывает, то очень редко. Поводом для перерывов в учении в нашей армии могли послужить лишь очень серьезные события, например, смерть генерального секретаря ЦК КПСС. Так было во время моей службы. В армии вероятного противника, напротив, паузы и отдых для войск были запланированы замыслом учения.

Войска «оранжевых за 12 часов боев продвинулись от государственной границы ГДР: на севере до города Брауншвейга, на юге оказались севернее города Гослар. «Голубые» оказывали упорное сопротивление, на отдельных участках успешно контратаковали. На важных рубежах, чтобы задержать наступающего противника, «голубые» устанавливали минные поля, но под натиском превосходящих сил «оранжевых» вынуждены были организованно отступать. В ходе операции наступающие войска успешно использовали вертолетные десанты для захвата и удержания до подхода главных сил противоположных берегов водных преград и важных стратегических объектов.

Сообщения о координатах минных полей или переправ рисовали в моем воображении конкретных людей из бронеинженерного и саперно-амфибийного полков почему-то с бородами, занимающихся тяжелой мужской работой. Информация о высадке вертолетных десантов ассоциировалась с флером романтики специальных подразделений отдельных разведывательных полков, укомплектованных молодыми, натренированными солдатами - головорезами. Задачи ведения разведки и другие задачи боевого обеспечения в интересах бронетанковых дивизий выполнялись молодыми, веселыми ребятами из состава бронеразведывательных полков, на вооружении которых находились легкие разведывательные танки «Скорпион» и боевые разведывательные машины «Симитер».

Вспомнил моего друга, выпускника Калининского суворовского училища, «кадета» Жору Татура. Одного из немногих моих однокурсников, попавших служить в войсковую разведку. Красивый, веселый, умный, светлый человек, романтик и балагур. Он тянул свою лямку в Афганистане на настоящей войне в должности начальника разведки десантно-штурмовой бригады. Он любил опасность. И погиб незадолго до отъезда в академию им. Фрунзе, выполняя очередное боевое задание. Бтр, в котором находился Жора, 13 апреля 1981 подорвался на мине.

К 20-00 17.09.80г. «оранжевые» преодолели полосу обеспечения «голубых» и приступили к выполнению ближайшей задачи и овладению передового рубежа противника. К исходу 18.09. 1980 г. удалось установить примерный состав участников «оранжевых»: на северном фланге - части 4бртд БРА, в центре - части 3тбр ФРГ и 3бртд США, на южном фланге - части 2бртд США. В установлении состава участников учений и линии фронта очень помогали открытые источники разведки: радио BFBS, западногерманский телеканал ZDF, транслировавшие прямые репортажи с мест учений.

В редкие часы хорошей погоды на горе открывался изумительный горный пейзаж. Если бы не учения англичан, немцев и американцев, которые проводились практически постоянно, можно было бы часами созерцать это великолепие и стать философом. А лучше просто получать удовольствие, любуясь восходами и закатами солнца, или переживать непогоду, в которой на горе сохранялась завораживающая притягательность. Но даже те короткие минуты переходов от командного пункта в жилой корпус или в столовую и обратно отвлекали от текущей суеты сует и ловли ветра, открывали, то красоту, величие и вечность природы, то ее мощь и неукротимость. Природа заряжала энергией и надеждой на будущее, заставляла ощутить мимолетность человеческого бытия.

Войска «оранжевых» продолжали успешно наступать, несмотря на многочисленные попытки «голубых» остановить или задержать их стремительное движение на запад. К 21.00 19.09.80 наступающие войска, преодолевая минные поля и упорное сопротивление противника, используя парашютные и вертолетные десанты для захвата и преодоления водных рубежей, выполнили ближайшую задачу, вышли на подступы: на севере – города Ганновера, в центре – города Хильдесхайма, на юге – северо-восточнее города Альфельда. К исходу 20.09.80 войска «оранжевых» подошли к рубежу реки Лайне. Для захвата и удержания противоположного берега реки, наступающие войска высадили парашютный десант в районе города Шуленбурга.

На следующий день 21.09.80 «оранжевые» продолжили тактику высадки вертолетных десантов по всему фронту наступления для обеспечения проходов через минные поля своих главных сил.

К исходу шестого дня операции 22.09.80 темпы наступления войск «оранжевых» резко снизились. Выполнение конечной задачи и овладение передовым рубежом по реке Везер остались незавершенными. Но основная цель учения в любом случае была достигнута: вопросы управления соединениями и частями корпуса в бою отработаны. На втором этапе учений предполагалось проверить боевые возможности частей резерва, которые были переброшены из Великобритании.

К этому времени самой большой мечтой у меня оставались по-прежнему сон и желание пережить еще один день. Дальше в свое будущее я не заглядывал. Просто не хватало воображения, что когда-нибудь все закончится. Моя физическая сущность и разум противились противоестественным нагрузкам и условиям существования. Но к этому можно тоже привыкнуть, если иногда отдыхать чуть больше, чем обычно. Например, не по четыре, а по пять часов. Тогда начинало казаться, что все отлично и жизнь прекрасна. Организм быстро восстанавливался.

Однако пауза в учениях, равно как и начало, оказалась для всех офицеров, ведущих разведку на горе, неожиданностью. Приятной неожиданностью, которая спасла чьи-то жизни. После объявления паузы в войсковых учениях вероятного противника, груз ответственности уменьшился, и напряжение спало. Кратковременное расслабление в моем организме и быстрая смена режимов деятельности на высоте 1142 метра над уровнем моря всегда отзывались головной болью. Поэтому, не мешкая, заглотнув горсть таблеток, отправился предаваться своей мечте: сну, мягко переносившему меня в следующий день.

В течение 23.09.80 и первой половины следующего дня командование «голубых» подтянуло резервы, произвело перегруппировку войск, отдало приказ о переходе в контрнаступление. В 14-00 24.09.80 войска «голубых» в составе: юго-западнее Ганновера – 1бртд БРА, в центре, восточнее города Хамельн -2бртд США, общевойсковая тактическая группа и два мпб 7 полевой группы Великобритании, на юге, западнее города Альфельда - 2бртд БРА перешли в контрнаступление.

Перешедшим в контрнаступление «голубым» противостояли войска «оранжевых» в составе: на севере, южнее Ганновера - 4 бртд БРА, в центре – части 3 бртд и 9 пд США, на юге, западнее города Альфельда -3тбр ФРГ. В полосе наступления каждой дивизии «голубых» были выброшены вертолетные десанты для захвата важных водных рубежей в тылу противника по реке Лайне. К исходу 25.09.80 «голубые» завершали выполнение ближайшей задачи по реке Фузе и овладению города Зальцгиттер, когда был получен сигнал об окончании учений.

Для меня это был не долгожданный конец учений, а временная передышка и переезд в город Торгау, на командный пункт бригады. Нам отводилось еще дней десять напряженной жизни на отработку всех материалов радиоперехвата и написание справки в ГРУ ГШ о прошедших войсковых учениях 1 ак БРА. Моя задача заключалась в оказании помощи по подготовке этого документа старшему помощнику командного пункта соединения, моему тезке Евгению Николаевичу, окончившего ВИИЯ лет на 10 раньше меня с турецким и английским языками. Командировку в город Торгау я воспринял как награду за тяжкий труд необходимую для восстановления моих физических и морально - психологических сил. Мы исполнили свой долг. Документ высоко оценили в ГРУ ГШ.

Командир бригады полковник Семенов получил осязаемую награду, орден Красной звезды за умелое руководство частями соединения по добыче разведывательных данных в рамках осенних учений войск НАТО «Рефорджер».

Узнав о награде комбрига, Евгений Николаевич в сердцах смачно выругался и недоуменно заметил: «Вот ведь…., хоть бы благодарность объявил исполнителям». Я о поощрении не задумывался, был счастлив уже тем, что выдержал эту нечеловеческую нагрузку. Моя мечта осуществилась, я выспался, остался жив и мог радоваться каждому новому дню и думать о будущем. Свою награду в виде командировки в красивый город Торгау я получил. О чем-то большем сложно было мечтать.

Я вспомнил рассказ отца о том, как его через несколько лет после окончания II мировой войны с группой морских офицеров отправили в командировки в Германию и Италию выполнять правительственное задание. Советские моряки принимали немецкие и итальянские корабли, доставшиеся нашей стране по решению Тройственной комиссии, и приводили их в Советский Союз.

После командировки в Италию, отец был командиром боевой части 5 (электромеханическая) на легком крейсере «Эммануэле Филиберто Дюка Д'Аоста», многих офицеров наградили боевыми орденами. В том числе и отца. Одного из офицеров обошли с наградой. Обидевшись, он сочинил эпиграмму о переводчике по фамилии Кит: «Какому-то Киту дали Красную звезду, а мне старому вояке, дали сапогом по ср…ке».

Последние часы перед отлетом домой, сидя за столиком в маленьком дворике прибрежного ресторана города Ларнака на Кипре, наслаждался ароматом морского воздуха, райским местом, приятным белым сухим вином, вечным бегом могучих волн с грохотом разбивающихся о скалы и лениво ползущими по небу облаками…

Мир изменился, люди остались прежними.