Сергей Вадимович Лавров Запад – 73:

Как я был переводчиком

После окончания ВИИЯ в 1973 г. я был направлен в Южный Йемен (официально с 1967 г. страна носила название Народная Демократическая Республика Йемен – НДРЙ, существовала до 22 мая 1990 г. – Авт.) старшим переводчиком в ВВС. У меня по образованию первым языком был английский, поэтому основная работа была на «вышке» международного аэропорта вместе с руководителем полетов (своего военного аэродрома в НДРЙ не было). В промежутках между полетами «англичане» занимались «повышением профессионального уровня» – самоподготовкой.

Начальник штаба понимал, что мы валяем дурака, и думал, чем бы нас озадачить. Однажды, когда вся группа советников и специалистов с переводчиками возвращалась с работы на автобусе, его вдруг прорвало и, обращаясь к английскому переводчику Кукушкину, он ни с того ни с сего заорал: «Кукушкин! Ну ты бы хоть на командирской подготовке рассказал нам, какое тут звездное небо у нас в Африке!»

После командировки в НДРЙ приходилось несколько раз работать и со вторым, сербско-хорватским, языком.

Однажды меня вызвали в ГУК для постановки задач. Я должен был вылететь в Севастополь на самолете Главкома ВМФ С.Г. Горшкова, выйти в море, перейти на корабль его югославского коллеги Бранко Мамулы, и дальше обеспечивать визит по плану.

Самолет вылетал с военного аэродрома, принадлежавшего морской авиации. Мне объяснили, с какого вокзала идет электричка, до какой станции надо доехать, чтобы по проложенной через лес тропе дойти до аэродрома.

Как положено, я выехал с «сержантским» зазором времени. Однако прогулка по лесу очень уж затянулась. Когда стало поджимать время, я начал нервничать, но спросить дорогу было не у кого. Вскоре, на мое счастье, мне встретился одинокий путник, который сказал, что я не доехал одну остановку на электричке, и показал, как дойти до аэродрома. Я-то сошел с электрички на станции, указанной ГУКом, а вот сам ГУК… Словом, пришлось бежать кросс с полной гражданской выкладкой.

Я был в костюме, с чемоданом в одной руке и с портфелем в другой. Прибежал минута в минуту, но насквозь мокрый от пота. На мое счастье, вылет задержали на пару часов, а я это время в одних трусах загорал на траве недалеко от самолета и сушил одежду.

Сербско-хорватский язык очень коварный, в чем я убедился при первом выходе в море для показа новой техники. Командир БЧ объяснял, как что-то там маневрировало направо, налево, прямо. После перевода он еще раз повторил то же самое. Я опять перевел. Тогда он, обращаясь ко мне, сказал, что это не бирюльки, а боевое оружие и переводить надо внимательнее, не путая направление маневра. Пришлось объяснять, что в сербско-хорватском много омонимов, т.е. слов, которые пишутся и произносятся одинаково, но имеют разную семантику. «Лево» так и переводится – «лево», «право» – «десно», а вот «прямо» – «право».

В Москве было несколько встреч с главкомом ВМФ Сергеем Георгиевичем Горшковым. Он, пожалуй, единственный военачальник, который произвел на меня неизгладимое впечатление своим живым умом, быстрой реакцией, доскональным знанием своего дела и хорошей памятью… На первой встрече я сломал ему кнопку вызова под столом, когда он посадил меня на свое место для перевода, а на последней встрече он попросил меня больше этого не делать.

Перед отъездом Бранко Мамулы на родину был прием в посольстве Югославии на Мосфильмовской улице. Это был первый большой прием в моей жизни, а протокола я тогда не знал. После приветствий и недолгих разговоров с официальными лицами нас пригласили в зал, где официанты стали обносить всех алкогольными напитками. Я подумал, что уже официальная часть закончилась, можно расслабиться, и не пропускал ни одного официанта. И вдруг открылись большие двери и нас пригласили на обед в огромный зал. Присутствовало много VIPов, которые начали произносит тосты… Шампанское ударило в голову и вдруг я напрочь забыл, как перевести «Средиземное море». Из своего опыта я усвоил, что на высоком уровне главное – не молчать, и перевел «Ваше море». Тут же, обращаясь к своему коллеге, Горшков, поправил: «Слава Богу, Средиземное море не ваше, а наше с вами. За плодотворное сотрудничество в наших морях!»

Этот маленький прокол не сказался на моей карьере, и меня после этого еще дважды направляли за рубеж для работы в качестве военного наблюдателя ООН. После возвращения из последней командировки, пока ГУК думал, куда меня назначить, мы вместе с Юрием Ишутиным были назначены преподавателями на курсы ООН в Солнечногорске, а по завершении работы курсов нас определили в ВИИЯ, и мне дали новое задание.

Впервые в истории СССР в 1988 г. английской писательнице и журналистке Каролине Скофилд было разрешено посещение секретных объектов для написания книги «Inside the Soviet Army». Мы работали несколько лет, проехали весь Союз с севера на юг и с запада на восток, посещали части и подразделения всех родов и видов войск. После написания книги англичане предложили мне уволиться (благо у меня уже была выслуга лет) и начать работать в качестве их представителя над второй книгой «The Russian Elite» о ВДВ и спецназе ГРУ. Эта книга тоже была написана и издана на западе на шести языках.

В ходе работы над этими книгами я был удостоен чести переводить практически всех главных военачальников, включая министра обороны. Расскажу об одном казусе.

За столом у одного из самых уважаемых военных начальников было несколько генералов и «странных» полковников. Интервью проходило, как всегда, живо и интересно: Каролина – мастер своего дела. В конце интервью она задает вопрос: «Есть ли у Вас хобби? Может быть, как многие русские, Вы любите баню?» Ответ: «В баню я не хожу, но раз в неделю по субботам я принимаю душ»… Смеяться нельзя! Но я вижу, как Каролина краснеет, давится от смеха, хочет взять себя в руки и не может. Чтобы не смеяться, я начинаю чихать, кашлять, вытирать слезы и от этого смех разбирает еще больше. Интервью сразу закончили, быстро выскочили, в машину и уж там начали хохотать, с комментариями…

И напоследок история, ставшая анекдотом. В Хосте переводчик повел иностранца по программе пребывания на прогулку в самшитовую рощу. Увидев странное растение, иностранец спрашивает: «What is it?» Ответ: «It is samshit». Иностранец: «I see that it is some shit but I ask you what it is called».

Сергей Вадимович Лавров Запад – 73:

Как я был летчиком

«В авиации все члены экипажа называются летчиками, а те летчики, которые находятся у штурвала, называются пилотами».

Так нас учили в 1970 году, когда отобрали 10 человек с первым английским языком с нашего курса набора 1967 г. для работы бортпереводчиками и послали в г. Североморск-6. Перед отъездом в командировку задачу нам ставил сам начальник института генерал-полковник Матвеев, которого мы между собой по доброму называли Дедом. Мы всегда очень уважительно относились к тем, кого перед командировкой вызывал Дед. И вот мы сами у него в кабинете. Наверно многие помнят протяжную манеру деда говорить. К примеру, он мог ходить во дворе под окнами и приговаривать: “Слушатели голубки пускают, а генерал подбирает, вот так...». В кабинете он начал нам рассказывать как однажды сам вел самолет: ”Я ручку налево и самолет налево, я ручку направо и самолет направо, вот так...». После того как мы вышли из кабинета нас сразу стали спрашивать как там было. Не помню кто, но кто-то из нас тут же сочинил анекдот: «Я ручку вперед и самолет вперед, я ручку назад и самолет назад, вот так...».

В г. Североморске-6 мы проводили тренировочные полеты в качестве КОУ (командира огневых установок) на реактивных самолетах ТУ-16, которые мы должны были позже перегонять в Египет. Пожалуй, кроме нас больше никто не летал на реактивных самолетах. Кабина КОУ расположена в самом хвосте. Сидишь один и можешь рассчитывать только на себя, правда есть связь. Самое захватывающее ощущение, особенно в первый раз, когда самолет взлетает. Сидишь лицом против движения, и когда при взлете нос самолета поднимается, то создается такое впечатление, что того и гляди, своим носом пропашешь ВПП (взлетно-посадочную полосу).

Жизнь в военном городке очень суровая, дисциплина жесткая. Из развлечений только Дом офицеров в Североморске. Зато служба почти круглые сутки. Очень часто были учебные подъемы ночью по тревоге. Все службы занимали свои заранее спланированные места на аэродроме. Нам разрешали греться в теплушке, а вот, к примеру, технический состав ремонтировал на морозе технику. До сих пор вспоминаю и не могу понять, как можно голыми руками крутить на тридцатиградусном морозе железяки. Я смотрел на эти руки - сплошной толстый мозоль на ладони. Самое страшное было в том, что никто не мог просто так оттуда уехать. Никого не увольняли и не переводили. Для этого нужно было иметь очень вескую причину типа страшной болезни. Поэтому я искренне считаю всех, кто там служил, настоящими героями.

Что касается нас то мы были белыми воронами. Все носили морскую форму, ведь Североморск - это морской порт, а авиация тоже была морской. В гражданке там вообще не ходили. И тут мы в красных погонах. По городу о нас сразу поползли самые невероятные слухи. И вот эта завеса таинственности выручала нас в разных ситуациях. К примеру, проходили мы с Петром Ставицким из первой английской группы мимо КПП, и вдруг к нам подходит старший лейтенант с вопросом: «Вы почему не приветствуете офицера?» Не скажешь же ему, что в Москве мы отдаем честь, начиная с майора. Ну, так мол, и так в пылу беседы не заметили... Отвел нас в комендатуру, начали выяснять кто мы такие и, учитывая, что мы прибыли для выполнения специального задания заставили нас всего лишь чистить снег несколько часов, после чего отпустили без последствий.

Однако первый раз я оказался за границей не на ТУ-16, а в составе экипажа первого советского военного самолета, приземлившегося на американском континенте. В апреле 1970 г. в честь 100-летия со дня рождения В. И. Ленина проводились маневры «Океан», в ходе которых два самолета ТУ-95 (разведывательный вариант) перелетели через океан и приземлились на Кубе. Из Североморска меня перебросили в Кипелово.

Поскольку это был мой первый вылет на этих самолетах, то, по летной традиции, естественно, надо мной старались всячески подшутить. Больше всего мне запомнилась шутка, когда, во время полета над нейтральными водами в районе Ирландии, мне трагическим тоном сообщили, что мы обнаружены и через несколько минут к нам подлетят «Лайтнинги». Тут же заработала звуковая и световая сигнализации, что было как-то малоприятно. И тут мне доверительно сообщают: «Мы над нейтральными водами. Сам понимаешь, может случиться все что угодно, и поминай, как звали». То ли по молодости мы были просто глупые или нервы были еще крепкие, но я почему то никак не отреагировал, наверное, не «врубился».

Через несколько минут действительно подлетели истребители и некоторое время сопровождали нас. Пилотов было четко видно, и они обменялись с нами приветственными и еще какими то жестами. Только после этого мне объяснили, что это обычная безобидная практика сопровождения. Когда мы приземлились, то к нашему самолету подъехало несколько джипов с вооруженными кубинцами. Они начали нам что-то громко кричать и отчаянно жестикулировать. Никого из высокого начальства, которое должно было нас встречать, не было видно. Что-то было не так. Командир приказал всем оставаться на местах и со словами «всех уволят, а меня под суд» дал мне команду следовать за ним на землю.

Когда мы оказались среди одновременно кричавших кубинцев, мне было приказано переводить, что они говорят. Я сказал, что у меня английский язык, а испанского я не знаю. На это командир заорал так, что все затихли: «Переводчик – значит переводи!!!». Мне ничего не оставалось, как обозначить общение. Благо через пару минут подъехала еще одна машина с Валерой Нюниным из испанской группы предыдущего набора, 1966 г., которая была там на практике. Напряжение сразу спало.

Оказалось, что мы сели на военный аэродром, а не на международный, Хосе Марти, куда должны были и где нас встречали (разница была в один градус). Мы быстро исправили ошибку и нам дали неделю отдохнуть. Я очень признателен нашим «испанцам» за то, что они меня познакомили с Кубой и показали, как они там жили.

Зная, что до США около 180 км, я взял с собой маленький транзисторный приемник. В первый же день на средних волнах в известиях американцы объявили о том, что отряд советских самолетов под командованием капитана первого ранга Гладкова (я был в другом самолете) прибыл с визитом на Кубу. По наивности я никак не мог понять, откуда они знают звание и фамилию командира?

Улетали мы тоже не совсем гладко. Взлет был назначен на 4 часа утра, когда самая низкая суточная температура, что необходимо для увеличения подъемной силы. Самолет сам по себе тяжелый, плюс полная заправка – 100 тонн горючего. ВПП, сразу за которой рос пальмовый лес, уже заканчивалась, а мы все никак не могли набрать высоту. Опять включились все звуковые и световые эффекты. Пилоты были чрезвычайно напряжены, их лица моментально покрылись потом, и стало ясно, что это уже не шутка. С трудом пилоты все-таки справились и в последние секунды чуть-чуть поднялись над пальмами.

Мы летели назад, в СССР, без дозаправки 25 часов. В то время это был рекорд по продолжительности полета, который длился так долго потому, что надо было еще и работать над океаном. К примеру, мы пролетели над «затерявшемся» в океане авианосцем “Independence”.

Сразу после возвращения я проспал более суток. Больше никогда я так долго не спал. А потом меня несколько дней учили правильно пить спирт и удивлялись моей подготовке. Даже через несколько лет Вадим Зима с младшего курса вернувшись из Кипелово рассказал, что там до сих пор рассказывают о приключениях, которые происходили по ходу обучения. С тех пор к ВИИЯковцам там уважительное отношение по части спирта.

Приблизительно недели через две перелет повторили два других экипажа. Командование решило, что с ними опять должен лететь я. В этот раз надо мной уже не подшучивали, так как я был уже «стреляный воробей» и все прошло очень гладко. А вот те, кто провожал

нас с Кубы в первый раз при новой встрече говорили, что у всех была примерно одинаковая реакция при взлете: ”Хорошие самолеты и русских жалко, но сейчас в лес врежутся...». Слава Богу, пронесло.

После окончания маневров мне вручили грамоту от имени командующего флотом, который руководил маневрами «Океан».

А ТУ-16 мы так и не перегоняли. Вместо этого нас на год отправили в Египет, где я опять попал в авиацию – к советнику авиационного полка истребителей. А после окончания института был направлен в Южный Йемен, где был старшим переводчиком советника командующего ВВС. Там, в основном, работал на контрольно-диспетчерском пункте, или, как говорят летчики, на вышке вместе с руководителем полетов.

А еще позже, я дважды направлялся в зарубежные командировки в качестве военного наблюдателя ООН, где мой авиационный опыт очень помог в установлении дружеских отношений с офицерами других армий, служивших до этого в авиации у себя дома.

В заключение не могу не сказать о том, что спустя очень маленький промежуток времени после нашего совместного полета на Кубу экипаж капитана первого ранга Гладкова по гиб. В этот же год погиб Дима Фильченко на АН-12. Он был из нашей языковой группы и одним из первых был привлечен к работе бортпереводчиком. Он сделал все правильно. При падении самолета с небольшой высоты он успел добежать до хвоста, т. к. обычно при падении хвост отламывался и те, кто был там выживали. Остался бы жив и он. Хвост действительно отломило и отбросило в сторону. Он не загорелся. Но Дима при ударе стукнулся головой о край большого железного ящика. От этого и погиб. В нашей группе он был самым способным.

Вечная память всем, кто погиб при исполнении служебного долга!