Михаил Викторович Рябов Восток – 74:

Как я «стал» арабистом

Август 1967 года. Cданы вступительные экзамены в будущую "альма-матер" - Военный институт иностранных языков (ВИИЯ). Осталось только пройти мандатную комиссию.

… В назначенный день и час я вошел в большой зал. За столами сидела большая группа генералов и офицеров во главе с начальником Института Героем Советского Союза генерал-полковником А.М. Андреевым, нашим любимым "Дедом". Он то и задал мне один-единственный вопрос: "Ну, товарищ Рябов, какой язык хотите учить?" Ответ у меня естественно был готов заранее: "Товарищ генерал-полковник, я очень люблю немецкий язык, немецкую культуру и хотел бы продолжать их изучение в ВИИЯ". На мое проявление чувств «Дед» отреагировал несколько грубовато по форме, но всеисчерпывающе по содержанию: "Товарищ Рябов! Не с Вашей, извините, физиономией учить немецкий язык! Пойдете на II-ой факультет, к генералу Внуковскому, на персидский язык. А в качестве второго языка мы планируем "персам" дать немецкий. Вот и совместите приятное с полезным". На этом, однако, дело не закончилось…

Через день, на очередном построении, старшина курса зачитал списки слушателей, которые на следующее утро должны были убыть в лагерь. И я вдруг услышал свою фамилию в списке тех, кто будет изучать… арабский язык. На всю оставшуюся жизнь мне была загадана загадка, которую я так и не смог разгадать: кто и почему «определил» меня в арабисты! Единственное, что приходит на ум, просто не хватило людей на арабский язык. И моя «морда лица» оказалась, как нельзя, кстати… Тем паче, что Афганистан тогда жил спокойно. Но, справедливости ради, не могу не сказать, что при всей сохранившейся у меня до сих пор любви к немецкому языку, я ни разу не пожалел об этом «своем» выборе…

Данная фотография сделана в конце июня 1974 года, через несколько дней после столь долгожданного выпуска из ВИИЯ, пребывание в котором затянулось аж на целых 7 лет!!! И то, только лишь благодаря личному вмешательству Министра Обороны маршала А.А.Гречко. Он, приехав в 1973 году в ВИИЯ и услышав в докладе начальника института генерал-полковника И.С.Катышкина о нашем курсе, спросил:

- Генерал, сколько эти люди у вас учатся?!

- Шесть с половиной лет, товарищ министр обороны.

- А сколько им еще осталось учиться?

- Еще полтора года.

Министр буквально взорвался: «Да вы что, генерал, будете мне офицеров по десять лет готовить?! Вот за полгода выучить и выпустить!!!»

Итак, позади 4 года учебы непосредственно в Институте, и 3 года в Египте. Две командировки (на один и два года соответственно), вместившие в себя массу событий: участие в боевых действиях в составе советской 18-ой зенитной ракетной дивизии особого назначения войск ПВО страны, работу с советниками в штабе 3-ей полевой армии в зоне боевых действий на Суэцком канале, эвакуацию советского военного персонала (по решению президента Анвара Садата, 1972 год), еще один год работы в оставшейся после эвакуации небольшой группе специалистов ПВО и возвращение на Родину для завершения учебы в Институте…

А впереди – командировка в Сомали с целью изучения только-только появившегося на лингвистической карте мира нового языка – сомалийского, работа переводчиком Главного военного советника – советника министра обороны Сомали, вторая война (сомалийско-эфиопская) и вторая же эвакуация советского военного персонала (на этот раз по решению президента Сиада Барре, 1977 год). Затем два года службы бортовым переводчиком в центре ВТА ВВС в Иванове по переучиванию летного состава ВВС армий ряда арабских стран на самолетах Ил-76, и пару раз «подаренная» некоторыми из наших обучаемых возможность сесть «ниже земли»… После Иванова - командировка в Ирак и… (совершенно правильно!!!) третья война, ирано-иракская, и третья эвакуация (1980 год). Правда, на этот раз эвакуировались только члены семей. Была информация о том, что Саддам Хусейн хотел выпроводить всех советских военных специалистов. И мы сидели «на чемоданах», ожидая команды на эвакуацию под чрезвычайно актуальным для Ирака кодовым название «Финик»…

Но по каким-то причинам именно тогда Саддам на это не решился (спустя годы, в 90-х, такое решение было им принято). И, наконец, уход с переводческой работы на научную.

Но обо всем этом я на этой фотографии пока еще ничегошеньки не знаю…

Михаил Викторович Рябов Восток -7

Мой второй день рождения…

Как известно, у всякого человека есть день, когда он появился на свет, день его рождения. Но иногда по жизни случается, что этих дней у человека целых два… Один, так сказать, официальный, а второй – неофициальный. Как, например, у меня.

В 1978-79 годах довелось мне служить в 610-ом Центре боевого применения и переучивания летного состава военно-транспортной авиации ВВС СССР, что в «городе невест», Иванове. Там я в качестве бортового переводчика летал в составе одного из двух экипажей, которым была поручена переподготовка летных экипажей ВВС ряда арабских стран на наши военно-транспортные самолеты «Ил-76».

Первое, что слышит любой человек, пришедший служить в военно-воздушные силы, - это главный авиационный закон: «НПП («Наставление по производству полетов») написано кровью!».

Но вот однажды …

Прекрасный солнечный день 7-го июня 1978 года. У нас день полетов. На него запланированы самые обычные «полет в зону», «полет по маршруту» и так называемые «круги». Последние есть не что иное, как взлет, затем 14 минут полета по «коробочке» в зоне аэродрома, и, наконец, посадка. На первый взгляд, ничего особенного. Однако, когда крутанешься вот так 12-15 раз подряд (взлет-14 минут-посадка, взлет-14 минут-посадка, взлет-14 минут-посадка и т.д.…), то к концу уже ощущаешь, как говорили во времена Л.И.Брежнева, «чувство глубокого удовлетворения». Особенно, если это ночные полеты…

После того, как мы успешно выполнили «полет в зону», в кресло командира воздушного судна сел иракский летчик-стажер подполковник N, дабы выполнить «полет по маршруту». Данное упражнение для летчика никакой особой сложности не представляет, так как предназначено более всего для проверки функционирования систем самолета.

После завершения всех необходимых приготовлений к полету, мы, получив разрешение на взлет, «разбежались» по ВПП и начали набирать высоту… Вдруг, на высоте метров где-то 300-400 от земли, я почувствовал рывок и через мгновение осознал, что мои глаза смотрят прямехонько в небеса… Как потом выяснилось из данных объективного контроля, N на взлете «поставил» нашего 140-тонного «Илюху» почти вертикально…

Еще мгновение, и я увидел спину командира нашего экипажа, майора Никанорова Николая Петровича, который практически лег всем своим телом на «рога», то бишь штурвал, и почувствовал, как наш борт начал возвращаться в нормальное положение.

После окончательного перехода в горизонтальный полет, мы несколько минут летели в абсолютном молчании. Наконец, я услышал в наушниках голос еле-еле сдерживающего себя командира: «Михаил! Спроси N. У него дети есть?!» Спрашиваю и получаю радостный ответ: «Да, четверо!» Транслирую это командиру: «Командир! У него целых четверо. Не как у нас с Вами (у Николая Петровича – сын и дочь, а моему сыну на тот момент исполнился всего 1 год и 2 месяца)…» Выслушав меня, Никаноров, славившийся среди летчиков-инструкторов спокойным характером, рванул ставший в одно мгновение ненавистным «ларинг» и, повернувшись к N, рявкнул: «Е… твою мать! Если своих детей не жалко, хоть наших детей пожалей!!!». Я, естественно, перевел только про детей… Первая часть уже была хорошо известна нашим стажерам и без перевода… Тем паче, что в арабском языке, как известно, есть аналогичное выражение. Реакция N была следующей: он буквально вдавил себя в кресло и затих. Однако, спустя несколько минут, в моих наушниках опять раздался его голос: «Михаил! Узнай у командира. Мы на «маршрут» пойдем?» Теперь уже я, осознав до конца, что произошло, и посему максимально сдерживаясь, передаю: «Командир! Этот, мягко говоря, …удак еще хочет идти на «маршрут»…». Петрович «взрывается» по-новой, причем теперь уже даже не снимая «ларинга»: «Какой на х… маршрут?! Садись!!!»…

После того, как мы благополучно приземлились и спустились с борта на стояночную бетонку, Николай Петрович подозвал нас с N к себе и спросил его, почему он так действовал на взлете. Прозвучавший ответ был просто убийственным: «Вы понимаете, я большую часть своей службы в ВВС Ирака прослужил в истребительной авиации. Но потом меня, истребителя, по причинам, связанным со здоровьем, но дабы не списывать совсем с летной работы, перевели в военно-транспортную авиацию. И сегодня я просто хотел сравнить возможности «Ил-76» по набору высоты во время взлета с возможностями истребителя...». Услышав это, Никаноров несколько раз перевел свой взгляд с N на меня и опять на него. Было такое впечатление, что он силится понять, кто из нас то ли так «круто» шутит, то ли просто издевается над ним. В конце концов, он, махнув рукой, сел в подъехавший «газик» и убыл докладывать в штаб полка о предпосылке к летному происшествию.

Данный инцидент закончился тем, что N был отстранен от полетов на 2 недели. Это много, учитывая, что их группе на полеты отводилось всего два месяца. Однако, сев в кресло командира после вынужденного «простоя», он довзлетался до того, что на взлете сработал СОСС – сигнализатор опасной скорости сближения с землей... Еще через полтора года я встретился с ним уже в Багдаде, в штабе ВВС и ПВО Ирака, где он, став «паркетным полковником», носил бумажки с этажа на этаж и из кабинета в кабинет и был несказанно рад своему новому положению.

… В октябре 1979 года я уезжал из Иванова в Москву, чтобы уже оттуда отправиться к новому месту службы – в Ирак. Как водится, «накрыл поляну», дабы проститься с экипажем. И по ходу проводов понимаю, что не могу не задать нашему командиру мучавший меня все это время вопрос. И я его задал: «Петрович! Как Вы считаете, почему, вопреки законам физики, наш «Илюшка» в 140 тонн весом, не скользнул тогда вниз, и мы не сели «ниже земли»…?!» Никаноров немного помолчав, внимательно посмотрел сначала на меня, а потом обвел глазами весь экипаж: «Ребята! Чего я уже по этому поводу только не передумал. Но у меня, человека, отдавшего всю жизнь авиации, нет ответа на этот вопрос!!! Наверное, это просто судьба…». После этих слов все молча переглянулись и также молча, без тоста, разом, как по команде, выпили. Думая при этом о том, что, наверное, действительно есть в нашей жизни такая штука, как судьба. Та самая судьба, которая в прекрасный солнечный июньский день была настолько щедра, что по сути дела подарила каждому из нас второй день рождения…

И с тех пор, вот уже 35 лет, у меня два дня рождения. Но второй день рождения я отмечаю не 7 июня, а чуть раньше – 1 июня, в день рождения Военно-транспортной авиации.

Михаил Викторович Рябов Восток – 74:

Памяти Лёши Аранышева

Леша Аранышев был моим однокурсником и на 3-м курсе мы даже учились в одной языковой группе и жили в одной комнате.
Леша был в числе тех из нас, кто уже в первой командировке (Египет, 1969-1970) получили боевую награду - медаль "За боевые заслуги". Он работал переводчикам в одной из частей на Суэцком канале....

Как-то на занятиях по египетскому диалекту арабского языка, преподаватель, ежели память не изменяет, то полковник Григорий Павлович Крапива, спросил: "Аранышев, а как по-русски будет слово لوحة (произносится как леха - е с двумя точками). И наш Леха выдал: "Деревяшка, чурка". А учитывая, что его отец был казахом по национальности (один из ведущих кинорежиссеров студии "Казахфильм"), то на курсе к Леше так и приклеилась кличка "Чурка"...

Но Алексей будучи по натуре парнем человеком веселым, жизнерадостным никогда на это не обижался.

Что ж поделаешь!!! Как говорят евреи: "Есть время ехать на ярмарку и есть время ехать с ярмарки". Для нас, к сожалению, наступило второе...

Сейчас открою свой файл со списком курса, который я веду, и занесу Лешу в разряд тех, кто покинул нас навсегда. В этом году он уже четвертый: Гена Клюкин, Володя Румянцев (араб), Толик Зайцев и Леша Аранышев. А всего мы сегодня не досчитываемся уже трети нашего курса.

Леша, прощай! Спасибо за то, что ты был... И, как принято говорить в таких случаях у арабов: "А вам прожить то, что не прожил покойный...".

Будем жить!!!

переписки:з

Дорогой Алексей, это человек не поступал в августе 1967 года. Арабистов в наших трёх группах было 27 штук, по девять в каждой группе, и ни у одного из них не было фамилии Рябов. А потом, арабский язык и... причём здесь Афганистан? Ничего не понимаю. И посылка в Сомали изучать сомалийский?! Похоже на шизофрению. Или на своеобразный юмор. Ещё в мою бытность старшие ребята, задержанные в командировках на лишний год, писали в Министерство Обороны и было принято решение о присвоении таким кадрам первичных офицерских званий, а потом и всем, кажется. В чём я не прав?

Обнимаю. Головко

Алексей, дорогой, добрый день!

Удовлетворяю твою просьбу и просвещаю. товарища Головко тоже...

Первое. В августе 1967 года я поступил в ВИИЯ на курс подполковника Дмитрия Васильевича Назарова. Поступали мы фактически сразу после известной шестидневной войны на Ближнем Востоке. Посему и набрали нас аж 109 человек (из них: 10 человек - "китайцы", 10 человек - "персы", остальные 89 - "арабы"). Это был первый такой большой набор за всю историю "альма-матер». Так что никакого отношения к курсу господина Головко я не имел и иметь не мог. Равно как и он к нашему курсу… Посему его безапелляционное заявление («…этот человек не поступал в августе 1967 года») и его же возмущение («Арабистов в наших трех группах было 27 штук (!!! – М.Р.), по девять в каждой группе, и ни у одного из них не было фамилии Рябов…»), говоря дипломатическим языком, не имеют под собой никаких оснований...

Второе. Афганистан мной упомянут в связи с тем, что " Дед", как я об этом написал, определил меня на персидский язык с тем, чтобы я вторым языком мог получить любимый немецкий. И, скорее всего, я бы так и стал "персюком". Но, как я предполагаю, просто не хватило людей на арабский язык и по этой причине плюс , исходя из того, что в Афганистане было тогда спокойно, а на Ближнем Востоке, в частности, в Египте уже вовсю шла так называемая "война на истощение", я и был "переброшен" с персидского языка на арабский. В пользу этого моего предположения говорит и тот факт, что упомянутые мной 89 «арабов» поступили не все сразу. Уже вернувшись из лагерей, то есть прямо перед началом учебы, мы обнаружили в институте... новых абитуриентов. Это был второй набор, который и пополнил наш курс будущими арабистами.

Третье. Весной выпускного 1974 года меня вызвал к себе наш последний, 4-й начальник курса Валентин Сергеевич Степанов (до него были Д.В.Назаров, М.Н.Яшин и Г.В. Квадратов). И между нами состоялся такой разговор:

- Рябов! Я слышал, ты очень языки любишь?

- Да.

- А новый язык поедешь учить?

- Какой?

- Сомалийский. Они в 1972 году приняли письменность, и сейчас там уже одна группа наших ребят учится в Сомалийском национальном университете. Сейчас формируется вторая группа. Поедешь?

И я, будучи должным, по распределению, ехать в Судан дал согласие "опуститься еще ниже, еще ближе к экватору...", то бишь, ехать в Сомали. Там уже проходила обучение группа наших слушателей ("арабы-перевертыши" Анатолий Юхтин и Вячеслав Горбанев и "итальянцы" Борис Мащев и Владимир Родионов). Наша группа также состояла из четырех человек: два "араба" (я и Леонид Вылегжанин), один англичанин (Александр Кривцов) и один "испанец-итальянец" (Олег Карапузов). Впоследствие Борис Мащев и Владимир Родионов преподавали этот самый сомалийский язык у нас на кафедре ближневосточных языков. Так что помимо ВИИЯ я еще и выпускник Сомалийского национального университета…

Четвертое. Первый раз мы поехали в Египет в 1969 году после окончания второго курса сроком на один год. К концу этого года из 10 ГУ пришло предложение остаться еще на год. Мы со своей стороны запросили присвоения воинских званий, а женатикам – возможность привезти жен. Последовал ответ: «Возвращайтесь!». В августе 1970 года мы вернулись и начали учебу на третьем курсе. Через полгода в Институт приехал генерал армии Соколов (тогда заместитель министра обороны) и объявил высочайшее повеление о том, что после окончания третьего курса нам будет присвоено первичное воинское звание «младший лейтенант» и мы будем опять отправлены в Египет и Сирию сроком на два года. Причем формулировка приказа была интересная:«… Исключить из списков Института с правом повторного поступления без экзаменов». Так оно и получилось. В очередной раз мы вернулись в 1973 году, приступили к учебе на четвертом курсе, и тут случился приезд А.А.Гречко, о котором я написал и в результате которого мы в 1974 году, через 7 лет после нашего поступления в ВИИЯ, благодаря исключительно Министру Обороны, были выпущены «досрочно». То есть, вместо полутора лет, всего-навсего за полгода… Вот такие пироги.

Обнимаю и остаюсь на связи,

Михаил