Игорь Михайлович Вахтин Восток – 75:
Гусиная печенка на пистолетном шомполе
1
Есть обычай на Руси –
Ночью слушать БиБиСи…
Из фольклора эпохи застоя
В ту памятную ночь мы немного пьянствовали. Мы – это, по выражению «Деда», бывшего начальника ВИИЯ генерал-полковника Андрея Матвеевича Андреева, косяк обосновавшихся в институтском общежитии для старшекурсников, в просторечии «Хилтоне», «выездных» младших лейтенантов с первым арабским языком, в силу сложившейся на тот момент политической конъюнктуры разъезжавших, вместо упорной академической учебы в институте, по всяческим арабским странам.
Не подумайте, что мы были хрониками, хотя Бахуса чтили и отдавали ему должное регулярно. Просто двоим из нашей компании – Валере Щелканову и еще кому-то, чье имя я запамятовал (Саше Рубцову?), неожиданно присвоили звание «лейтенант». Так в армии бывает – «микромайора» получали все одновременно, а повышение в звании почему-то пришло только двоим. Тот, кто служил, знает – в подобных случаях выяснять что-либо у начальства не только бесполезно, но и вредно, только время потеряешь. Понять такое невозможно – с этим надо было смириться и отмечать.
Вот по этому достойному поводу мы и веселились напропалую.
Даже Дима Побле по такому случаю не поехал домой к бабушке на улицу Генерала Глаголева, а решил остаться на ночь в «Хилтоне».
Дым стоял коромыслом, звенела гитара. На следующий день - выходной, и беды ничто не предвещало.
Слушатель Николай Петухов зеленого вина с нами не пил. Он по японскому радиоприемнику слушал ночью «вражьи голоса». Ну там, БиБиСи, «Свободу», «Голос Америки»… Отважный, в некотором роде, человек: для слушаков нашего, как нам внушали, идеологического вуза это могло быть очень чревато.
И он о чем-то догадывался, но нас, редиска, не предупредил.
А на Ближнем Востоке в это время гремела так называемая Октябрьская война 1973 года, или, как ее называют в Израиле, «Война судного дня». Бравые египтяне, а вкупе с ними сирийцы и иракцы, резво начав боевые действия, захватили укрепления Линии Барлева на Суэцком канале и отбили часть Голанских высот, но были остановлены, потеряли темп наступления, и, что неоднократно случалось в войнах этого региона, прочно оказались в глубокой… В общем, вы понимаете.
Одна из египетских полевых армий в составе трех дивизий была наглухо заблокирована на Синае. Евреи, разгромив группировку ПВО Египта в районе Суэцкого канала и обеспечив себе полное превосходство в воздухе, вовсю хозяйничали на Западном берегу канала. Путь на египетскую столицу по шоссе Суэц – Каир для них был открыт.
«Ближневосточники» помнят, что война началась 6 октября 1973 года. Этот день, кстати, отмечается в Египте как национальный праздник.
Описываемое событие, т.е. наш фуршет, происходило 15 октября, когда всем, в том числе руководству СССР, стало предельно ясно, что обстановка в районе Суэцкого канала требует срочного вмешательства, иначе все это может обернуться весьма неприглядно для престижа нашего государства, всегда заявлявшего о своей солидарности с арабскими странами.
Бурное веселье начало само собой затухать часам к двум ночи. Мы с Витей Трипутнем, старшиной нашего офицерского полукурса и старшим по «Хилтону», обозрели поле боя. На кроватях в живописных позах раскинулись тела товарищей. Поскольку все прочие возможные претенденты уже дрыхли молодецким сном, мы прихватили с собой остатки пива в трехлитровой банке и ретировались в свою комнату за стенкой. Пиво я задвинул под кровать. Как знал.
Ужасное пробуждение в духе булгаковского Степы Лиходеева не заставило себя ждать. Я очнулся от морозного сквозняка, хлопанья дверей в соседних блоках и зычного гласа, выкрикивавшего фамилии моих товарищей и недавних собутыльников. Голос принадлежал посыльному из наряда по институту. За окном стояла непроглядная темень, на часах было пять утра.
Рядом во мраке, кряхтя и охая, упорно пытался восстать ото сна мой сосед по комнате. Я выждал немного и, осознав, что сам я в списке не значился, снова уютно зарылся с головой под одеяло. Виктор, ворча и брякая, почему-то возился с ремнем и портупеей. Посыльный ему негромко что-то втолковывал.
Не прошло и пяти минут, как из коридора опять эхом донесся зов посыльного, к явному злорадству Трипутня провозгласившего: «Вахтин такой есть?!». Настал мой черед кряхтеть и охать. Первым делом я потянулся под кровать и извлек заветный баллон. Когда мы с Витей, изрядно от него отхлебнув, смогли с грехом пополам отрегулировать друг на друге визуальную резкость, он вкратце охарактеризовал ситуацию. Заключалась она в следующем.
К шести утра нам в полевой форме одежды с «тревожными чемоданчиками» надлежит прибыть в институт. «Гражданку» с собой не брать. В «Альма матер» – получение оружия и боеприпасов. В семь – построение на втором этаже главного корпуса, после чего, вроде бы, выезд на аэродром. Куда и зачем летим – неизвестно. Может быть, скажут после взлета. А может быть, и нет.
Надо сказать, что в тот год с высшим образованием у нашего «косяка» опять не сложилось. В марте 1973 года мы улетели в Сирию натаскивать местных зенитчиков на советской технике. В июне, отстрелявшись на полигоне в Дер-эз-Зоре северо-восточнее Пальмиры и попутно чуть не сбив «свой» сирийский истребитель, мы возвратились в Москву где, отгуляв положенный отпуск, приступили к учебе. Но не тут-то было. В сентябре меня направили на ответственное задание: работать переводчиком и сопровождающим, эдакой «нянькой», с делегациями дружественных и братских КПСС арабских и прочих политических партий, считавшихся на то время прогрессивными. Пришлось путешествовать по стране, обеспечивая отдых и лечение по линии Центрального Комитета сперва группы палестинских инвалидов-коммунистов, затем компании сильно употребляющих здоровяков-функционеров Иракской партии «Баас», потом делегации милейших сынов гор – активистов Демократической партии Курдистана, которые лопотали только на курдском и других языков не знали… Связанные с этим забавные сюжеты заслуживают, впрочем, отдельного повествования.
Однако вернемся в хмурое октябрьское утро 1973 года.
Снова на арене - Коля Петухов с его японским радиочудом. Он, хотя сам никуда и не летел, но жил в соседней с нами комнате 2-комнатного блока и поведал со ссылкой на «вражий голос», что ночью Совет безопасности ООН по инициативе Советского Союза принял решение безотлагательно направить в Египет 40 военных наблюдателей от СССР для контроля перемирия на израильско-египетском фронте. Поэтому, сделал он вывод, нас и подняли по тревоге в столь неурочное время и в таком неподходящем для выполнения важной военно-политической миссии состоянии.
- Точно, летите в Египет, - резюмировал Николай.
2
Вы нас представьте на минуту
Идущих под стальным дождем,
Как за египетские фунты
Мы буйны головы кладем.
Из русской народной песни времен
египетско-израильской войны
«По пыльным улочкам Кантары»
На улице шел снег, было ветрено и зябко. Остатки ночного хмеля из буйных голов быстро выветривались. На институтском КПП, что на Волочаевской, уже ждал дежурный по институту, который направлял наших прямиком на склад артвооружения. Там все 20 человек быстренько получили «Макаровы», по 16 патронов к ним, снаряжение и, водрузив это хозяйство на себя, побрели в утренних сумерках к главному корпусу. Думать ни о чем не хотелось. Доверились старой армейской мудрости: «построят – скажут».
В длинном коридоре второго этажа уже собрались наши отцы-командиры – начальник факультета генерал-майор Константин Федорович Баско и начальник курса подполковник Валентин Сергеевич Степанов. Баско, словно о чем-то догадавшись, вглядывался в наши глаза. «Вале» ни о чем догадываться не требовалось: он всегда был отлично осведомлен обо всем, что происходило во вверенном ему подразделении. Степанов, в свойственной ему манере заложив руки за спину и покачиваясь с пятки на носок, с отсутствующим выражением вперил взор в потолок. Мы тактично отворачивали от начальства морды и старались дышать, не выдыхая. Ждали начальника института.
Построились в шеренгу по одному. В сопровождении дежурного подошел генерал-полковник Иван Катышкин, в народе – «Джон Роллинг», по аналогии с одним из героев известной повести Алексея Толстого. Прозвучала команда «Смирно!», мы вытянулись и затаили дыхание. Плотный и бритоголовый, начальник института скорым шагом прошелся вплотную к шеренге. Пару раз, словно споткнувшись, остановился и, будто уловив что-то до боли знакомое, бросил взгляд на лейтенантские лица. Было ясно, что оценил наш боевой дух, однако виду не подал.
Закончив обход, генерал-полковник обратился к нам с напутственным словом. В памяти остался только его общий тон – непривычно добрый и теплый. Видимо, он и сам не очень ясно представлял, что нас ожидает, поэтому стремился не «накачать» нас, а ободрить. Сквозь дежурные фразы о «важном задании Партии и Правительства» и оказанном нам «высоком доверии» звучали отеческие нотки. За куцый срок нашей военной службы еще никто из начальства так с нами не говорил. Пацаны насторожились: неспроста это.
У главного подъезда урчал мотором «пазик». Рассвело, снег не прекращался. Погрузились, расселись по лавкам. За окнами промелькнули Дворцовый мост, набережная Яузы. Перед Электрозаводским мостом повернули направо в сторону Преображенки, выехали на Щелковское шоссе. Стало ясно: едем на аэродром «Чкаловский». Напряжение разрядилось, в салоне было тепло и немного пахло бензином. Послышались шутки, зазвучал смех. Принялись снаряжать пистолетные магазины, у каждого их было по два – один в пистолет, другой запасной, в кобуре. Патроны лоснились от смазки и скользили в пальцах. Машин мало, город только просыпался. Доехали быстро.
Солдат с красной повязкой распахнул ворота, автобус въехал на летное поле и подрулил к ангару. Там нас ждали.
Внутри ангара уже толпилась группа «англичан». Это были наши старшие товарищи, выпустившиеся три-четыре года назад, в звании старших лейтенантов и капитанов. Некоторых из них я знал по учебе в ВИИЯ. Со старшим английской группы, капитаном Кузьминым, был знаком еще по прежней работе в Египте. Сейчас они служили переводчиками в военных академиях, в основном, ВА имени М.В. Фрунзе и бронетанковой.
Были представители от МИДа и «десятки». 10 Главное управление занималось военным сотрудничеством с зарубежными странами и его финансовым обеспечением, и мы были хорошо знакомы с его офицерами по прежним командировкам. Военный финансист раскладывал на столе ведомость и конверты, рядом лежали сложенные в стопку «синие» заграничные паспорта. Выдали каждому паспорт и по 50 фунтов стерлингов, немалые по тем временам деньги. Почему в диковинной для нас британской валюте, никто толком объяснить не мог. Трипутень от кого-то услышал, что нашей отправкой занимается сам Предсовмина СССР А.Н. Косыгин. Улететь мы должны были в 8:00, но время шло уже к девяти. Перешептывались: «Даже сам Косыгин не уложился!». Куда направляемся, так никто и не сказал.
И вот, наконец, пройден паспортный контроль, и мы заходим в салон пассажирского АН-10 с опознавательными знаками «Аэрофлота». В салон же загрузили сухой паек в фанерных ящиках и три коробки новых, в хрустящей упаковке, полушерстяных офицерских рубашек – вдруг понадобятся. Пока самолет рулил, рассупонились, скинули шинели, уселись в кресла. «Антонов» на несколько мгновений застыл на месте, взревели двигатели, и машина, стуча колесами шасси на стыках плит, рванулась на разбег.
3
Летели мы над Турцией и морем Средиземным, вдруг
Мишутке стало плохо от расплавленной икры,
Нелегкое занятие – лететь в чужие земли, друг.
Неровен час, в расцвете сил так выйдешь из игры…
Из ВИИЯковской песни времен египетской командировки
1970-72 гг. «А ну-ка, наливай, товарищ младший лейтенант»
Автор – Анатолий Луцак
Не знаю, у кого как, а у меня после взлета всегда наступает некое умиротворение. Предвзлетные хлопоты и беготня позади, а сейчас – несколько спокойных часов, когда тебя никто не потревожит. Через приоткрытую дверь в кабину пилотов слышались обрывки фраз, которыми они обменивались с «башней». Из переговоров поняли, что держим курс на Будапешт. Что ж, такой маршрут на Ближний Восток нам тоже был известен. Раньше летали напрямки на чисто аэрофлотовских Ил-62, где даже в эконом-классе, действительно, давали на обед черную икру. На этот раз – Ан-10 военно-транспортной авиации, которому требуется дозаправка. Потому и Будапешт.
Война войной, а обед – по расписанию. Однако ни нашим завтраком, ни обедом никто не озаботился, Ясное дело – все только и думали о том, как выполнить важное правительственное задание и поскорее выпихнуть нас на войну. Водичкой в самолете угостили, но не более того. И здесь в чью-то просветлевшую голову пришла уже трезвая идея – сухой паек! На самом деле, не тащить же его с собой в Каир, где нас уж точно угостят буйволятиной или, на худой конец, верблюжатиной. Приволокли ящик, отодрали крышку. Бумажные пакеты, что там? Ага, ржаные сухари. Хорошо, но негусто. А вот маленькие запаянные баночки, своим красным цветом напоминающие томатную пасту. Да на них никак гусь лапчатый изображен? Паштет из гусиной печенки! Классная вещь – офицерский НЗ начала 70-х.
У кого-то оказался в запасе консервный нож, но чем есть? Ни ножей, ни вилок… И опять чья-то гениальная идея – пистолетный шомпол! Повытаскивали из кобуры, кое-как оттерли следы смазки и принялись наворачивать. Вкуснее тех ржаных сухарей с гусиной печенкой я ничего не ел. Даже сейчас фуа-гра на фарфоре и серебре по вкусу не дотягивает до того паштета на шомполе…
В Будапеште самолет поставили где-то на задворках местного аэропорта. На летное поле не выпустили. Заправили – и вперед. Мы пялились в иллюминаторы, силясь угадать – где мы? Шли на юг, показалось сильно изрезанное морское побережье. Югославия, Греция? Снова сверкающая гладь Средиземного моря, пересекли большой остров: Крит. Заходим на посадку и приземляемся уже в темноте. Всего, с посадкой в Будапеште, летели часов восемь.
Открыты люки, накрывает жаркая волна воздуха, пахнущего специями, пустыней, бараньим жиром. Спускаемся по трапу, внизу ждет автобус. Вокруг – суета: носильщики, полицейские, люди в желтых жилетах. Все гортанно кричат, командуют и размахивают руками. Грузчики сноровисто перетаскивают ящики из нашего лайнера в автобус. Рассаживаемся, трогаемся, и вдруг кто-то вскрикивает: «А где третья коробка?». Выясняется: при разгрузке умыкнули одну коробку с офицерскими рубашками. Сперли, да.
Добро пожаловать в Египет! Ахлян уа сахлян!
Прошли паспортный контроль, в голове один вопрос: куда повезут? Может быть, сразу на фронт? Однако машина идет по накатанному и давно знакомому нам, «египтянам», маршруту. Тарик-аль-Матар, через Гелиополис, сворачиваем к Мадинат-Наср и останавливаемся у подъезда 3 дома, где я до этого прожил два года. Умотанные и взмокшие, высаживаемся и видим: нас встречают. Около подъезда в египетской полевой форме стоит загорелый и улыбающийся Михаил Спирин – младший товарищ, на курс моложе. В руках он, добрая душа, держит несколько запотевших бутылок пива «Стелла» - именно того, чего нам так не хватало весь этот долгий день. Мишка, ты настоящий друг!
Тут же расселили по квартирам. Разместились, как и прежде, по двое в комнате в 3-комнатных апартаментах. Пошли на ужин. Вокруг за год с лишним почти ничего не изменилось, только наших в сравнении с 1972 годом стало заметно меньше. Даже подавальщики-арабы в столовой для военных специалистов те же. Узнали, заулыбались. Около дома по-прежнему стоит фанерный ящик «Старухи Изергиль». Вообще-то это была не совсем старуха, вернее, совсем не старуха, а пожилой высохший египтянин неопределенного возраста, вечно замотанный в какие-то лохмотья, что, на наш взгляд, придавало ему внешнее сходство с героиней горьковского рассказа. Хотя, по правде сказать, больше он походил на Бабу-Ягу в исполнении артиста Георгия Милляра из фильма-сказки «Морозко». Установленный на колесах ящик состоял из двух отделений: в одном помещался ледник, где в колотый лед были свалены бутылки со «Стеллой», обеими «колами» и «Мириндой», а во втором располагался на ночлег сам Старуха. Как он там помещался, оставалось для нас тайной. Вернувшемуся после ночных приключений, скажем, турне по казино на Улице пирамид и жаждавшему под утро освежиться благородному дону достаточно было только пнуть фанерную стенку ящика, как из своего убежища, ворча и причитая, являлся на свет божий Старуха Изергиль и, пересчитав грошики, извлекал изо льда заветную бутылочку.
Спать после раннего подъема хотелось зверски, однако нас собрали в холле здания и велели сдать посольскому представителю денежный аванс – те самые 50 английских фунтов. Оружие пока оставили, мы на ночь клали его под подушку. Пистолеты собрали на следующий день. Наутро на автобусе повезли в посольство СССР на Замалек. Инструктаж (слова «брифинг» мы еще не знали) проводил Павел (Погос) Степанович Акопов – Временный поверенный в делах, известный арабист и востоковед. Рассказал, как обстоят дела на израильско-египетском фронте, и зачем мы так срочно понадобились. Из его слов мы поняли, что нас пригнали пока «на всякий случай»: присутствие в Каире советских военных, да еще и с личным оружием должно было остудить чьи-то горячие головы. А что с нами делать дальше – пока непонятно. Что любопытно, каирские газеты на следующий день после нашего прибытия вышли с фотографиями под аршинными заголовками: «Для наблюдения за перемирием прибыла группа советских офицеров без оружия». В общем, заключил Погосов, сидите и ждите.
4
«Край непахнущих роз, сонных мужчин и распутных женщин».
Наполеон о Египте
Мы безвылазно сидели в Наср-Сити вторую неделю. Выехать куда-либо было затруднительно. Появление в советской офицерской форме в публичных местах: кафе, кинотеатрах, ресторанах, спортивном клубе, где наши физиономии в свое время примелькались, вызывало ажиотаж. Поэтому мы старались особо не светиться. Денег купить себе что-нибудь из гражданской одежды тоже не водилось. Родина, поскольку мы обеспечивались бесплатным 3-разовым питанием, назначила нам суточные в размере 30% от МИДовской нормы. Это составляло 1,5 египетских фунта в день, что равнялось трем по официальному или двум долларам по «черному» курсу. На пиво с орешками, в общем, хватало, но не более того. Большую часть времени проводили, расписывая «пулю» - к концу нашего «сидения» я основательно освоил преферанс. На протертые до дыр джинсы, которые предусмотрительно захватил с собою Олег Арлащенко, установилась очередь.
Искренне радовались нашему приезду местные торговцы. После массовой высылки летом 1972 года советских военных специалистов и советников президентом Египта Анваром Садатом их бизнес серьезно пострадал. Особенно торжествовал, снова увидев нас, Люис – лысоватый толстяк, хозяин бакалейной лавочки в нашем районе, в силу своей способности изъясняться по-русски пользовавшийся в былое время популярностью среди советского контингента. Коньком Люиса было изобразить при виде входящего русского крайний восторг и броситься обниматься, завопив при этом: «Здравствуй, дорогой братик! Как я соскучился! Что будешь покупать?» Кто-то из шутников обучил Люиса непечатным вводным словам и междометиям, которые, по общему признанию, придавали оборотам его русской речи особую выразительность и завершенность. Однако вследствие эффекта, производимого этим обстоятельством на лиц женского пола, особенно на новеньких, переводчики по настоянию наших дам тактично разъяснили египтянину, что вот эти и эти краткие и емкие русские выражения представляют собой архаизмы, использование которых в современном русском языке совсем не обязательно. Тот быстро все усвоил, однако случались казусы и другого рода.
Майор Василий Шипов в 1970 году был советником начальника разведки танковой дивизии в зоне Суэцкого канала, в штабе которой я начинал свою деятельность в качестве переводчика. Поскольку командирован в Египет он был на год, то приехал без жены. Если бы его послали на два года – то положено с женой, а на год – одному. Таков был порядок. Естественно, что в отсутствие женской ласки майор не то чтобы злоупотреблял, но прилично поддавал, и это вовсе не препятствовало выполнению им интернационального долга. Конечно, необходимую порцию ласки можно было получить и у местных мастериц древнейшего ремесла, коих в Каире водилось в изобилии, но это было дороже и не приветствовалось политотделом. К тому же Шипов, храня супружескую верность, копил на «Волгу».
Надо заметить, что в те времена легальное спиртное в каирских магазинах продавалось повсеместно, но стоило недешево, особенно фирменные виски или водка. К посольскому магазину доступа не было. Поэтому популярностью среди советских военных советников и переводчиков пользовался свободно продававшийся в местных аптеках этиловый спирт, на основе которого творились шедевры и создавались настойки с применением лимонных корочек, кофе и многого другого. Самым же доступным и быстрым вариантом был изобретенный неизвестным умельцем напиток «хамасташар», что в переводе с египетского арабского означает «пятнадцать». Почему «пятнадцать»? Очень просто: за 10 пиастров приобретаются 100 граммов медицинского спирта, за пять – «Кола», эти два ингредиента смешиваются в пропорции по вкусу, и всего за 15 пиастров вы-таки имеете шикарный коктейль!
Шипов легких путей не искал. Он был серьезным мужчиной и предпочел более солидный вариант: «ром с негритянкой». В долине Нила, как известно, с успехом произрастает не только папирус, но и сахарный тростник, из которого местные навострились гнать отвратительное по вкусу и запаху пойло, гордо именовавшееся ромом. С этикетки бутылок, наполненных сим жутким зельем, щерилась в зловещей ухмылке дородная чернокожая тетка в развратном красном платье и бусах, призванная, по-видимому, свидетельствовать о его родстве с благородным карибским напитком. Поскольку ром с негритянкой был фабричного производства и стоил полтора валютных египетских фунта, эквивалентных аж полутора граммам золотых изделий на золотом суку Хан-эль-Халили, потребляли его исключительно гурманы. У Люиса таких бутылок всегда было с избытком, и Васин портфель каждый раз, когда мы возвращались в наши «мальги» (землянки – араб.) в пустыне с проведенного в Каире выходного, призывно звякал. Употреблял ром он вечерами, после работы, щедро делясь своими запасами с товарищами.
Однажды прошел слух, что к Василию, купив обычную туристическую путевку в Египет, едет супруга. «На случку» - злопыхали недоброжелательные языки. По этому счастливому поводу Васе по согласованию с египетским подсоветным дали недельный отпуск, и он попросил меня по-дружески помочь ознакомить жену с местными достопримечательностями. Поскольку выезд к объектам исторического наследия типа пирамид Гизы или Национального музея с мумией Тутанхамона рассматривался как ненужное излишество и не предусматривался в силу ограниченности по времени, речь шла о местных лавках и магазинчиках, среди которых почетное место занимал «братик» Люис.
Пятница, выходной день. Сияющий Шипов знакомит меня в вестибюле нашего дома с прибывшей накануне супругой, и мы выдвигаемся к первой точке на нашем маршруте. Накануне я там уже побывал и протестировал хозяина на чистоту русской лексики, а то мало ли чего… И вот мы стоим на пороге. С возгласом «миленький братик!..» вылетает Люис, обхватывает Васю, на глазах ошеломленной жены втаскивает его внутрь магазинчика и, торжественно взмахнув рукой в сторону прилавка, объявляет: «Вот, приготовил, как обычно!». С прилавка, отсвечивая темными боками, издевательски усмехались шесть негритянок. Бедная женщина смогла только покачать головой и прошептать: «Теперь мне понятно…». Что именно ей стало понятно, я решил не уточнять.
5
Кяфа набки айам аз-заман…
«Постойте, оплачем минувшие дни…»
Аль-Мутанабби, классик
арабской поэзии Средневековья
Стоит только начать восстанавливать в памяти былые события, как она выдает такие детали и ассоциации, что оторопь берет. Поначалу намеревался написать пару страниц типа: «разбудили, не дали опохмелиться и отправили в Египет», а сотворил сей опус. В общем, спасибо всем, кто дочитал до этого места.
Что было дальше? В ООН нас не приняли, но взяли наших собратьев-«англичан». Через пару недель им выдали форму песочного цвета и круглые голубые нашивки с земным шаром. Одна такая нашивка, сувенир от Гии Катамидзе, где-то хранится и у меня. Эти ребята стали первыми военными наблюдателями ООН из числа военных переводчиков. А мы, проведя в Каире месяц, потихоньку собрали нехитрый скарб и отбыли домой.
В Москве ожидала экзаменационная сессия за 4 курс, которую сдали экстерном. После празднования Нового 1974 года приступили к освоению программы 5 курса. И снова – не тут-то было. В июне «косяк» опять улетел с группой военных специалистов-ракетчиков, на этот раз обучать иракских офицеров ПВО. В Багдаде отработали 6 месяцев, до декабря. Выпуск состоялся летом 1975 года. Из семи проведенных мною в Военном институте лет три года пришлось на командировки. За это время институт был преобразован в Военный институт Министерства обороны, добавился юридический факультет.
Витя Трипутень работал после выпуска в Ливии по линии ГИУ ГКЭС (предшественник нынешнего «Рособоронэкспорта»). Трагически погиб в молодом возрасте.
Некоторые имена я изменил. Прошу извинить, если в чем-то был неточен: дневников не вел.
В заключение хотел бы напомнить стихи, которые были впоследствии положены на музыку. Песня звучала в Египте, Сирии, Ираке, Ливии, в общем, везде, где случалось бывать военным переводчикам.
Автор – Александр Исаков (первый вьетнамский). Выпуск, если мне не изменяет память, 1969 года.
Разбрелись дороги по свету,
Где концы их, и где начало?
Там, где в осень впадает лето,
Или где-то у дальних причалов?
И идут по дорогам этим
Через пламень житейских буден
Не ученые, не поэты,
А простые, скромные люди.
Их судьба не балует очень,
А скорее всего, напротив.
Весь свой век в пути переводчик,
Каждый час, как боец на фронте.
В странах дальних и незнакомых,
В городах среди улиц шумных
Иногда – пустяковый промах,
А порою совсем не до шуток.
Слезы матери, блеск победы,
Недождавшиеся невесты…
Так шагают за нами следом
Горе, радость и песни детства.
Такова наша жизнь, но боги,
Об одном лишь хочу просить я –
Чтоб кончались мои дороги
У родных берегов России.
Москва, январь 2013 года
Игорь Михайлович Вахтин Восток – 75:
Симфонический концерт с восточным акцентом
На часах без пяти минут шесть. Сквозь деревянные жалюзи нещадно жарит солнце. Под солнечными лучами на стене млеет, блаженно пошевеливая усами, гигантский таракан.
Я поднялся с кровати, подобрал с пола шлепанец и, подкравшись, замахнулся. Таракан укоризненно крякнул, не торопясь расправил прозрачные крыла и элегантно спланировал на противоположную стену. Поначалу подобные трюки местных насекомых приводили меня в изумление. Но теперь я к ним уже привык и по опыту знал, что ущучить летучего таракана – занятие, требующее немалой ловкости. Как и, к примеру, изловить блоху, но с той требовалась уже другая техника.
На улице зашуршал включенный громкоговоритель. Во дворе жилого комплекса, где обитали советские военные советники и переводчики, располагалась школа. Там, на открытой площадке, каждое утро ровно в шесть школьники под аккордеон дружно пели хором египетский патриотический марш Биляди («Моя страна» – араб.):
Биляди, биляди, биляди,
Ляки хубби уа фуади!
(О, страна моя, тебе – моя
любовь и мое сердце! – араб.)
Аккомпаниатор выводил мелодию пискляво, во второй октаве и одним пальцем, целясь прямо в микрофон. Распевали ребятишки очень звонко, звук метался в пространстве между 9-этажными зданиями и, многократно отражаясь, резонировал, как в пустом ведре. Помните эпизод из фильма «Кин-дза-дза» с девушкой на самоходной телеге?
- Ма-ама, ма-ама, что я буду делать?
- Погодите, настрою звук… Класс!
Ощущение по акустике весьма схожее. Спать дальше было совершенно невозможно. Соседи грубовато острили: «Ну вот, про лебедей послушали, пора на работу собираться!».
На дворе 1971 - второй год моей египетской командировки.
После окончания в 1970 году двух интенсивных (каждый день – четыре аудиторных часа арабского языка) курсов Военного института иностранных языков нас, слушателей его Второго («восточного») факультета, направили полноценными переводчиками: кого в Сирию, кого в Йемены, Северный и Южный. Самая большая группа уехала в Объединенную Арабскую Республику, так тогда назывался Египет. Официально это считалось языковой практикой.
Я с первого же дня попал на южный фланг египетско-израильского фронта, в район разбомбленного в пух и прах города Суэц. Послужив последовательно на должностях переводчика советника командира сначала танковой бригады, потом танковой дивизии, а затем и командующего полевой армией, я через год, в августе 1971 года вместе с товарищами был произведен в младшие лейтенанты, а в начале сентября убыл в Союз в честно заработанный отпуск. Свое 20-летие отметил с сокурсниками экзотической для нас в то время «Белой лошадью» в салоне лайнера «Каравелла» компании «Иджипт Эйр», следовавшего маршрутом Каир - Москва.
А по возвращении в Каир из отпуска узнал, что меня - о, чудо! - назначают переводчиком группы советников одного из управлений египетского Генерального штаба. На работу теперь надо было ездить не на «козлике» за 100 км дороги по Аравийской пустыне, в египетской военной форме и высоких полевых ботинках, а в центр Каира на площадь Аль-Аббасийя, в гражданской рубашке с красивым галстуком. И на «Волге», вместе с советником – генерал-майором Филиппом Сидоровичем Петренко.
Произошло это с подачи одного из ведущих переводчиков-арабистов в Генеральном штабе Игоря Владимировича Тимофеева и благодаря настойчивости старшего референта аппарата главного военного советника (ГВС) полковника Игоря Владимировича Квасюка - преподавателя нашего института. Тимофеев после Института восточных языков при МГУ (ныне – Институт стран Азии и Африки) был призван в армию и в качестве лейтенанта-двухгодичника направлен в Объединенную Арабскую Республику. Служил переводчиком в одном из ключевых подразделений ГШ – Главном оперативном управлении.
Однажды на большом стратегическом командно-штабном учении мне пришлось переводить для важной аудитории доклад командующего 3 египетской полевой армией генерал-майора Абдель Мунема Уасыля, а затем ответы на вопросы и обсуждение. Справлялся я с такими вещами уже весьма бойко, научился не тушеваться при работе на публике. Разговорный арабский язык к тому времени освоил прилично, тематика и терминология были знакомы «от и до», так что шпарил синхронно, как говорится, «от зубов». В перерыве ко мне подошел блондин в дымчатых очках, представился Игорем Тимофеевым и спросил, не хочу ли я поработать в Генштабе.
Кто бы на моем месте отказался?
Итак, по возвращении из отпуска меня ждало новое назначение. Однако прежний шеф генерал-майор Александр Александрович Дунин вовсе не имел намерения отказываться от моих услуг переводчика. Относился он ко мне весьма положительно и шутливо величал, в силу, как он считал, глубины моих языковых познаний, не иначе как «профессором». Здесь пришлось «пободаться» Квасюку. Дунину была предложена, как было сказано, полноценная замена. В этом качестве, кажется, выступил Миша Рябов, работавший до той поры в египетском ПВО. Кандидатура, надо сказать, была отменная – Михаил арабист от Бога - и спустя короткое время генерал Дунин ею вполне удовлетворился.
Причина, тем не менее, таилась не только в арабских языковых познаниях, да и новое место было тихое. Работа в Главном организационно-мобилизационном управлении ГШ носила сугубо офисный характер, не требовала особых лингвистических подвигов и блестящих навыков синхронного перевода. И она, разумеется, не была связана с прежними тяготами и лишениями, такими как проживание в пустыне в мальге (землянке) в обществе полчищ крыс, клопов и блох. Еще запомнилась изнурительная работа на многодневных тактических учениях с круглосуточными маршами под палящим солнцем на броне танка или БТР и леденящими зимними ночевками под арабской солдатской шинелью. И, наконец, регулярные рекогносцировочные выезды во фронтовую зону на Суэцкий канал.
Дело заключалось еще и в том, что везде, где бы ни приходилось бывать, и в институте, и в командировках, я стремился заниматься музыкой и собирал, по возможности и исходя из наличия инструментов, музыкальные группы.
В ту пору в Каире большой популярностью в плане рекреации среди наших советников и переводчиков пользовались две так называемые виллы - посольская и военная. Это были клубы, куда можно было прийти в выходной, съесть за столиком на лужайке шашлык под пиво или что-нибудь покрепче, посмотреть советский фильм, причем часто крутили новые, еще до их выхода на экран в Союзе, и, разумеется, обменяться свежими новостями с однокашниками.
Посольская вилла располагалась на другом конце уже в то время немаленького города, в районе Замалек, и туда надо было ехать либо на специальном автобусе, либо на такси. К тому же, там по выходным ошивалась масса посольских, которые смотрели на нас, военных, свысока. А военный клуб был неподалеку от Наср-Сити, где мы жили, в Гелиополисе, по дороге в Каирский аэропорт и рядом с окутанным тайной знаменитым Дворцом барона. Добраться до клуба можно было либо за полчаса пешком, либо недорого на такси. Клубом заведовал ленинградец подполковник Георгий Иляхинский, как и полагалось ему по должности, веселый и разбитной парень.
На военной вилле я обнаружил внушительных размеров концертный рояль «Беккер», раздолбанную ударную установку «Людвиг» и видавший виды, потертый акустический контрабас: классическое джазовое трио. Быстро сложился творческий коллектив: Виталий Сочнев – барабанщик, мой сосед по квартире Валя Чернобровкин вращал контрабас. На мою долю достался рояль. Играли из Глена Миллера, Луи Армстронга, Исаака Дунаевского, «самопальные» обработки других популярных советских композиций, песен «Битлз», Синатры, Хампердинка и другую попсу. Особое оживление среди публики возникало в те моменты, когда Валентин, приплясывая с контрабасом и перебирая его толстенные струны истерзанными, замотанными изоляционной лентой пальцами, под шорох ударных щеток и всплески аккордов «Беккера» с томным подвыванием заводил:
Strangers in the night
Exchanging glances…
Каждый четверг, лишь только обглоданный песчаными ветрами хамсинов ПАЗик доставлял нас, запыленных и пропотевших, из зоны Суэцкого канала на выходные в Каир, я, наскоро приняв душ и переодевшись, устремлялся на виллу, где уже ждали ребята. И мы отводили душу. Пришла определенная известность, стали приглашать на мероприятия и празднования.
Каким-то образом к нам прибился еще гитарист Саша Голощапов, солдат-срочник с узла связи штаба ГВС. На «гражданке» он играл в профессиональном ВИА в Твери и искусно выдавал виртуозные пассажи на своей «Музиме», да к тому же еще и пел. К репертуару добавились песни популярных в те годы «Червоных гитар». Но с Александром была одна сложность – командование соглашалось на его отлучки крайне неохотно, а если и отпускало, то за ним надо было ехать и забирать, а потом еще и доставлять назад. К тому же, как и большинство лабухов, он был неравнодушен к горячительным напиткам и не всегда умел «держать удар».
Однажды наша джаз-банда весело отбацала Новый год в одном из домов-гостиниц, где жили наши советники и переводчики с семьями. Саша к утру «спекся», и ответственным за доставку тела выпало быть мне.
Прохладное каирское зимнее утро. Трамваи (местные почему-то называют их «метро») уже ходят. Линия начиналась недалеко от стоявшего на самом краю города здания, сразу за которым раскинулась песчаная пустыня. Такси не было и в помине. Я доволок субтильного Сашку до трамвайного кольца и, дождавшись трамвая, втащил его внутрь. Кроме нас, пассажиров в вагоне не было. Подошел кумсари (кондуктор) в форменной тужурке, оторвал билетики. Вагон трясло и болтало, и Саша, поначалу было уютно умостившийся на моем плече, стал вдруг издавать утробные сдавленные звуки. Я успел отстраниться и, взяв за плечи, сориентировал его в сторону прохода между сиденьями. И он тотчас же предъявил содержимое новогоднего меню прямо на пол трамвайного вагона. Снова перед нами возник кумсари и, окинув картину скорбным взглядом библейских глаз, флегматично констатировал: «Мистер кясура».
Термин «кясура» или «касура» (русский вариант) заслуживает отдельного пояснения. Происходит он от арабского корня кясара, что означает «ломать, разбивать, нарушать (данное слово, например)». Употребил его, по-видимому, кто-то из русских в значении «поломалось» в уверенности, что слово это арабское. Действительно, в арабском языке слово такое есть, но означает оно исключительно «битая посуда, черепки (собирательное)». Египтяне понятливые, сообразили, о чем идет речь. С той поры и арабы, и русские широко употребляли слово-уродец касура, понятное и тем, и другим. Прижилось. Например: арабийя касура (машина неисправна) – всем понятно. Или, скажем, подбегает на улице нечесаный и замурзанный пацаненок, тянет чумазую ладошку и сообщает: Мистер! Баба кясура, мама кясура, ана мискин. (Мистер, папа касура, мама касура, я - несчастный). И, на всякий случай, заключает уже по-английски, чтобы до тупого мистера, наконец, дошло: Гив ми уан пиастр! (Дай пиастр!).
Итак, мистер Сашка оказался на тот момент касура. Делать было нечего, пришлось выдать кондуктору полфунта на приведение салона в порядок.
Наступил 1972 год – время расцвета и последующего падения советского влияния в Египте. Штаб главного военного советника готовился к грандиозному событию: официальному визиту уже в Арабскую Республику Египет (с сентября 1971 года) Министра обороны СССР Маршала Советского Союза Андрея Антоновича Гречко, который по времени должен был совпасть с Днем Советской армии и Военно-Морского Флота 23 февраля. Наше руководство, согласно традиции тех лет, приняло решение устроить большое празднование с торжественным собранием и праздничным концертом.
Концерт планировался совместный: наша художественная самодеятельность и египетские профессиональные артисты. Не знаю, по чьей инициативе, полагаю, что с подачи Жоры Иляхинского, меня отрядили работать в качестве пианиста и своего рода консультанта с эстрадно-симфоническим оркестром Египетских вооруженных сил: под его аккомпанемент планировалось исполнить несколько советских песен. Солистом являлся сам Жора, у него оказался прилично поставленный драматический баритон.
Мы с Георгием решили остановиться на двух патриотических песнях композитора Серафима Бобоедова, более известного под фамилией Туликов: в то время они считались хитами. На две недели меня освободили от служебных обязанностей и каждое утро на машине политотдела доставляли в репетиционный зал оркестра в каирском районе Докки.
Когда я появился там в первый раз, встретили меня радушно. Это отражало общее настроение в местном обществе, к русским арабы в то время относились очень сердечно. Оркестром руководил лысеющий египтянин лет сорока устаз (профессор, доктор – араб.) Ахмед. Музыканты большей частью молодые, лет 30-35. Ко мне, 20-летнему мальчишке, дирижер и оркестранты обращались торжественно: «маэстро».
Происходило все весьма профессионально, В первый день мы поработали с доктором Ахмедом часа два-три, я показал на рояле требуемые песни. Тот все ловил на лету. Уже на следующий день (!) оркестровки были готовы, и мы начали репетиции в составе оркестра. Через пару дней подключился солист. Вторую песню отрепетировали с солистом и женским квартетом.
Одновременно меня задействовали в переговорах с египетскими «звездами», которых уговаривали выступить на концерте на шефских началах безвозмездно, то есть, даром. Ездили к ним обычно в таком составе: подполковник Аль-Бардиси, отвечавший в египетской военной контрразведке за безопасность советского контингента, Жора Иляхинский и я.
Аль-Бардиси – стройный, подтянутый щеголь с аккуратно подстриженными усиками имел с нашими военными, особенно срочниками, достаточно головной боли. Однажды после очередного «залета» кого-то из наших, связанного, разумеется, с неумеренным возлиянием и скандалом при непременном участии жриц любви и, как правило, местной полиции нравов, расстроенный подполковник в сердцах поведал мне следующее. Египтяне, якобы, предложили нашему руководству учредить для утех советского контингента нечто вроде борделя. Для этого, пояснил Аль-Бардиси, они бы отбирали девиц, проверенных во всех отношениях, что позволило бы избежать массы ненужных проблем, в том числе и венерического свойства.
Действительно, для нашего солдатика, впервые выехавшего за границу и отпущенного там в увольнение с десятью египетскими фунтами в кармане соблазнов была тьма. Наряду со сверкающими витринами с колониальным товаром, которого дома не было и в помине, в самом центре Каира, на Площади Оперы, чуть ли строем шастали сутенеры, навязчиво предлагая товар совсем иного рода, как сказал поэт, «всех сортов, всех размеров, всех цветов». Неискушенному новичку устоять с непривычки было трудно.
Притчей во языцех стал казус, случившийся с военным советником, солидным советским полковником, находившимся в длительной командировке без семьи. Истосковавшись по женскому обществу, он каким-то чудом ухитрился провести в гостиницу через кордон, состоявший из консьержа и часовых, некую сговорчивую девушку. Провела она у него неделю, и до того ей та жизнь пришлась по душе, что когда он намекнул, мол, пора и честь знать, покидать холостяцкое жилище отказалась наотрез. Пришлось ему обратиться за помощью к опричникам Аль-Бардиси, которые с гневными возгласами шармута! (шлюха! – араб.), сопровождавшимися отчаянными воплями несчастной барышни да мищ занби ана! (не виноватая я! – араб.), вывели ее под белы руки, запихнули в военный ГАЗик и увезли в неизвестном направлении. Соседки, жены военных специалистов, пострадавшую жалели, а полковника единодушно осудили: «Такой же кобель, как и остальные».
После этого египетские часовые, охранявшие подобные дома, получили строгий инструктаж, и в местах проживания советского контингента можно было в ночное время лицезреть такую замечательную сцену. Подгулявший русский с шиком подкатывает на такси и галантно высаживает из него даму с явным намерением протащить ее в подъезд, а египетский караульный с «Калашниковым» наперевес отважно идет на них в штыковую атаку.
- Ваши – странные люди! – почему-то отказались, - недоумевал подполковник.
Еще бы они согласились, подумал я. Облико морале, понимаешь...
Из визитов к местным артистам запомнилось посещение дома суперпопулярной в то время в Египте танцовщицы и киноактрисы Сухейр Заки. Говорили, что к ней особенно благоволит египетский военный министр. Хозяйка, невысокая, пухленькая и подвижная, словно ртуть, приняла нас просто и приветливо, угостила чаем и не заставила себя долго уговаривать. Для нее это был первый опыт общения с русскими, и она с интересом нас разглядывала. Приятно удивило ее и то обстоятельство, что один из русских бойко тараторил на родном ей египетском диалекте.
В итоге программа концерта была сформирована, репетиции окончены. Настал день праздника.
Действо разворачивалось в просторном сборном помещении типа ангара, в котором была сооружена сцена и установлены скамьи для зрителей. В первом ряду расположились член Политбюро ЦК КПСС, Министр обороны СССР А.А. Гречко с членами военной делегации, главный военный советник генерал-полковник авиации В.В. Окунев, военный атташе контр-адмирал Н.В. Ивлиев, египетские военачальники - военный министр генерал-полковник Мухаммед Ахмед Садек и начальник Генерального штаба Мухаммед Аль-Гамаси. Зал был заполнен советскими военнослужащими из аппарата ГВС, военными советниками с семьями.
С поздравлением выступил маршал Гречко, с приветственным словом – Садек.
И вот настал звездный час. На сцене чинно рассаживались музыканты во фраках. На меня перед концертом тоже пытались было напялить фрак, но я, предвидя комментарии товарищей на этот счет, от такой чести отбоярился. Обошлось простой белой рубашкой. Вышел Жора в костюме и при галстуке. Оркестр отыграл вступление, я раскатил по клавиатуре аккорды в стилистике раннего Вана Клиберна, устаз Ахмед подал дирижерской палочкой знак…
- Ро-одина! – взревел Георгий.
Зал вздрогнул и притих. Арабы насторожились; Садек раздул пухлые губы. Жора, сбавив пафос и добавив лиричности, доверительно продолжил:
- … мои родные края!
Родина, весна и песня моя!
Гордою судьбою, светлою мечтою
Мы навеки связаны с тобой!
Когда песня завершилась бурной кодой «фортиссимо», аудитория, смекнув, что ничего ужасного не произойдет, разразилась аплодисментами. Наш министр, наклонившись к Окуневу, что-то с улыбкой ему говорил. Второй песней пошла неизбежная «Ленин всегда живой» того же Туликова – куда ж в те времена без нее. Фурор здесь произвел женский квартет, когда вместе с Жорой заголосил припев: «Ленин всегда с тобой, Ленин в тебе и во мне!».
Допевал Жора под овацию зрителей. После чего взял за руку Ахмеда, тот – меня, и мы втроем вышли к рампе на поклоны. Наверное, это все-таки была вершина моей артистической карьеры.
Как только аплодисменты стихли, бодро грянули бубны и тамтамы, скрипки визгливо врезали привычный для себя восточный напев, и на сцену, колыхая пышными бедрами, выпорхнула в прозрачном одеянии всеобщая любимица Сухейр Заки. По слухам, она была способна лихо отплясывать «танец живота» и шесть, и восемь часов подряд, что и делала в элитных ночных заведениях Каира, зарабатывая немалые деньги. Мы договорились, что танец продлится не более пятнадцати минут, на что она согласилась скрепя сердце. Сведущие люди потом мне объяснили, что приличной танцовщице только на разогрев зрительской аудитории требуется минут сорок.
После Сухейр на сцену, размахивая цветастыми юбками, вышел уже полюбившийся зрителям женский квартет и исполнил под мой аккомпанемент песенку про разноцветные кибитки и «А где мне взять такую песню?». Далее шла египетская певица, которой аккомпанировал египетский же оркестр. Из того, что она пела, мне запомнились два слова: хабиби и насыби («милый мой» и «доля моя» - араб.). В общем, что-то про несчастную любовь.
В памяти почему-то еще осталась реприза-клоунада «Мы делили апельсин». Сюжет: два придурка никак не могут решить, как им поделить цитрус. В итоге один говорит другому: ты, мол, отвернись и считай до шести, а я все сделаю. Тот отворачивается и начинает громко отсчитывать, а в это время первый с немыслимой скоростью жадно пожирает апельсин вместе с кожурой, заталкивая его целиком в рот. На слове ситта! (шесть – араб.) «счетчик» поворачивается к напарнику, а тот, протягивая огрызок, с набитым ртом шамкает в рифму: куль хытта! (съешь кусочек – араб.). Такой вот юмор. Присутствовавшие египтяне, впрочем, потешались от души.
В июле того же 1972 года президент Египта Анвар Садат объявил о прекращении деятельности советских советников и специалистов, и их выдворении из страны. Было также заявлено о выводе из АРЕ всех советских воинских частей и подразделений. В 1977 году состоялся визит Садата в Иерусалим и его встреча с премьер-министром Израиля Менахемом Бегином. В 1978 году в Кэмп-Дэвиде (США) были заключены известные соглашения, а в 1979 году в Вашингтоне подписан мирный договор между Израилем и Египтом.
6 октября 1981 года на военном параде в Каире, посвященном Дню армии, президент Египта Анвар Садат был расстрелян военнослужащими-исламистами.
Я убыл домой по окончании командировки 22 июля 1972 года рейсовым самолетом «Аэрофлота». Массовая отправка советского контингента уже самолетами советской военно-транспортной авиации началась в августе. Происходило это, по рассказам очевидцев, следующим образом. Прямо к самолету подруливал автобус с нашими советниками. Их уже ожидал египетский генерал с картонной коробкой, в которой навалом лежали египетские же военные награды желтого металла в виде арабского орла или, в просторечии, «курицы». У трапа самолета араб вручал каждому по «курице», благодарил и крепко жал руку. Очевидно, подобным образом египтяне пытались «подсластить пилюлю».
Главный же вопрос, которых сразу возникал у наших мужиков, удостоенных высокой награды, был сугубо меркантильного свойства: сделана ли она из золота и можно ли пустить ее на зубные протезы. К изумлению арабов, некоторые, еще поднимаясь по трапу, пробовали «курицу» на зуб.
Группа военных переводчиков, работавшая в Египте в 1970-72 годах, была представлена к правительственным наградам – орденам «Красная звезда». В сентябре офицеров (40 человек) наградили орденами «Знак Почета», а слушателей (не офицеров, 50 человек) – медалями «За боевые заслуги». Это самое массовое награждение в истории Военного института.
***
Прошло ровно двадцать лет. В 1991 году я в звании полковника работал в нашем посольстве в Аммане (Иордания). Советский Союз уже вовсю плющило разгулом демократии с гарниром из всеобщего обнищания и бандитизма. Государство стояло на грани развала.
За границей тогда это почти не ощущалось, наша страна по инерции все еще пользовалась авторитетом. Однажды мне позвонили из отдела по связям с иностранными военными атташе иорданского Генерального штаба и сообщили, что я как член Ассоциации военных атташе приглашен на приватный концерт симфонического оркестра вооруженных сил королевства.
Ассоциация военных атташе как явление заслуживает отдельного небольшого рассказа.
В каждой стране, где в составе иностранных посольств действуют аппараты военных атташе, их дипломатические сотрудники (военные атташе и их помощники) обычно являются членами такой ассоциации – своего рода «клуба по интересам». Членство в ассоциации необязательно, но не состоять в ней считается моветоном. Более того, начальство приветствует такое членство наших сотрудников и разрешает компенсировать за государственный счет ежегодные взносы и другие расходы.
Дело это, особенно для вновь прибывших и молодых военных дипломатов, весьма полезное. Входишь в доброжелательный коллектив, быстро приобретаешь широкий круг знакомых, практикуешься в языке и, в целом, вживаешься в атмосферу. Становишься, если хватает ума, воспитания, языковых навыков и, само собой, хорошего чувства юмора, в этом социуме своим.
Народ в Ассоциации подобрался, естественно, разноплеменной, но все благодаря постоянному взаимному общению, сопровождавшемуся непременным, но, заметьте, умеренным потреблением высококачественных напитков, притерлись друг к другу, и знали, что от кого можно ожидать. Военные большей частью народ прямодушный и искренний. В порядке вещей подойти к человеку, взять его, как говорится, за лацкан и без обиняков задать интересующий тебя вопрос, что в среде гражданских карьерных дипломатов, скорее всего, вызвало бы у собеседника ужас и замешательство.
К примеру, кто-то кому-то сказал, что его сосед видел, будто бы на иорданской военно-воздушной базе Марка близ Аммана приземлился американский военно-транспортный С-130. И тебе просто любопытно – а на кой? Отлавливаешь на ближайшем мероприятии американского военного атташе, рыжего подполковника, которого никто и никогда не видел без стакана с «Кровавой Мэри», и спрашиваешь его, что называется, в лоб. А он в ответ: «Да расслабься, парень! Это для нашего посольства в Эр-Рияде везут из Германии дипломатическую почту: виски, пиво и свинину». И в одночасье становится теплее на душе: военная угроза опять миновала.
Врать было не принято. Не хочешь, либо не можешь ответить – смолчи или отшутись. Дежурным объектом для шуток часто становилась Джудит Корник, жена атташе по вопросам обороны Великобритании. Эта миниатюрная особа по любому поводу имела собственное мнение, держать которое при себе было свыше ее сил. Всем, что наболело, она спешила во всеуслышание поделиться с окружающими. В щекотливых ситуациях, когда на вопрос отвечать не хотелось, обычно говорили: «Спроси лучше у Джуди». Сама Джуди на это нисколько не обижалась.
Итак, Ассоциацию пригласили на симфонический концерт. Концерт не совсем обычный. За три года до этого по личному указанию короля Хусейна по всей Иордании собрали группу из 15-летних мальчиков с музыкальными способностями и отправили ее на личные средства монарха учиться в Вену. Чтобы по возвращении они могли составить основу симфонического оркестра вооруженных сил королевства. И вот они вернулись.
Концерт устроили в конференц-зале гостиницы «Интерконтиненталь Амман». Небольшое помещение, камерная атмосфера. Оркестранты – смуглые молодые ребята с аккуратной военной стрижкой и во фраках. Руководитель, он же дирижер – хлопотливый араб-иорданец среднего возраста, провел три года в Австрии вместе с музыкантами.
Исполнили несколько произведений Моцарта и вальсов Иоганна Штрауса. Играли старательно, в академичном стиле. И все вроде бы ничего, но в глаза, вернее, в уши сразу бросилась одна деталь.
Известно, что композиторы и исполнители классической, да и современной европейской музыкальной традиции, исходя из возможностей инструментов, используют в качестве наименьшей единицы измерения полутон. Микроинтервалы (менее малой секунды), за исключением исполнения мелизмов, и только с определенными, технически позволяющими это инструментами, например, скрипкой, альтом или виолончелью, практически не применяются.
Восточная же музыкальная традиция, особенно арабская, – сплошные микроинтервалы. Струнники, в особенности скрипачи, елозят по ладам напропалую. У арабских вокалистов это тоже обычная манера исполнения. На слух европейца эти голосовые переливы иногда напоминают нечто, похожее на мяуканье.
Необычно и забавно было слышать «Маленькую ночную серенаду» и «Сказки Венского леса» с проскальзывавшими то там, то сям восточными нотками.
В ходе последовавшего за концертом фуршета удалось обменяться парой фраз с дирижером. На его вопрос о впечатлении от прослушанного я, по возможности, тактично – ребята, несомненно, старались! – сказал, над чем еще, на мой взгляд, оркестру стоило бы поработать.
И попал в точку.
Почти беззвучно, одними губами он с досадой прошептал: «Целых три года я старался от этого избавиться!».
Запад есть Запад, Восток есть Восток, и им никогда не сойтись.
Старина Киплинг был прав.
23 февраля 1991 года. Иордания. Прием по случаю Дня СА и ВМФ.
Там же, с главным муфтием Иордании.
Иордания. С военным атташе Туниса.
В Иордании. Акаба.
Офицер УВС МО СССР. 1976 год.
1981 год. Ливан.
1986 год. Выпускник Военно-дипломатической академии.
1968 год. Первокурсник ВВИЯ.
1971 год. На Суэцком канале (я слева).
1991 год. Иордания, День независимости США. С американским послом.
1977 год. Переговоры у МО СССР Маршала Советского Союза Д.Ф. Устинова. На фото: ГШ МСС Н.В. Огарков и главкомы СВ И.Г. Павловский и ВМФ С.А. Горшков.
1977 год. Визит в СССР Министра обороны Ирака Ат-Тикрити (зять Саддама Хусейна).
1989 год. День армии Иордании, поздравление Короля Хусейна Бен Талала. На переднем плане – ВАТ Франции.
1993 год. Шотландия, замок Стирлинг.
1993 год. Эдинбургский замок. Почетный выстрел из пушки (гильза хранится у меня дома).
1978 год. Москва. МСС С.Л. Соколов и главком ВС Иордании Зейд бен Шакер (кузен Короля Хусейна).
1978 год. Показ Зейд бен Шакеру авиационной техники на Кубинке. В центре – первый заместитель Главкома ВВС маршал авиации А.Н. Ефимов (дважды Герой, между прочим).
1978 год, 6 октября. Прием у посла Египта по случаю Дня армии. В центре – начальник «десятки» генерал-полковник авиации Дагаев (в свое время, ближайший друг Василия Сталина). Справа – посол.
Слева – египетский военный атташе Юсеф Афифи. Когда я был на Суэцком фронте в 1970-71 гг., он командовал там 19 пехотной дивизией на левом фланге первого эшелона 3 полевой армии, советнику командующего которой я переводил. Мы были знакомы еще тогда.