Владимир Владимирович Галахов Восток – 77:

“ШПАГА”

Давно это задумывалось, но времени не хватало, чтобы отдать должное явлению, определявшему в свое время очень многое в жизни большого количества людей. Даже не просто людей, а целых поселений. В название этой байки вынесено отнюдь не наименование одного из образцов холодного оружия, верой и правдой служившего как на поле брани, так и поединках в защиту чести и достоинства. Так что, экскурса в историю оружейного дела не будет. А будет небольшая зарисовка реалий жизни одного из многочисленных военных гарнизонов.

Итак, это было уже 34 года назад. В январе 1975 года пятнадцать курсантов ВИИЯ во главе с капитаном Шаталовым, в качестве старшего переводчика, были откомандированы для выполнения «интернационального» долга. Почему-то в те времена мы все время кому-то что-то были должны. Долг заключался в обучении иностранного военного контингента использованию и обслуживанию сверхзвуковых бомбардировщиков Ту-22. Предстояло инструкторам и специалистам – обучать, нам, всего лишь третьекурсникам, досрочно пропущенным через зимнюю сессию, - переводить весь процесс обучения.

Началось все с подготовки еще в казарме института, когда из главного штаба ВВС нам привезли общие схемы, описания и спецификации по этому самолету. Спасибо законченному в свое время, еще во время учебы в школе, малому факультету Ленинградского института авиационного приборостроения. Электрооборудование самолета было для меня уже не «темным лесом», а терминологически вполне понятным. Как оказалось, все когда-то изученное когда-то бывает востребованным. И с выбором темы я тоже не промахнулся.

Посадка в общий вагон на Киевском вокзале Москвы, дорога длиной в ночь и высадка в полусонном состоянии в Гомеле заслуживают отдельного описания. Нам дали отоспаться, накормили в столовой летного состава, где обильная и показавшаяся божественно вкусной, после казарменных харчей, еда поразила нас также как и мини-юбки официанток, приносивших белорусские разносолы.

Пока национальный контингент не прибыл, предстояло познакомиться со своими инструкторами и проработать с ними первые лекции. Моими инструкторами были два замечательных майора с такими же замечательными фамилиями – Буртолик и Прищепа. И знакомство со своим переводчиком они начали, как я позже понял, традиционно, как это принято в бомбардировочной авиации дальнего действия. Посадив меня за письменный стол между кроватями их кубрика в профилактории летного состава, они сначала положили передо мной тексты вступительных лекций, потом отодвинули их в сторону, заявив «завтра полистаешь», и достали из тумбочки сваренную из нержавейки флягу внушительного объема. Тут я впервые и услышал это слово, произнесенное в полголоса: «шпага».

Жидкость оказалась на редкость мягкой и непротивной. Никакого водочного послевкусия не наблюдалось. Отказать двум старшим офицерам, с которым предстояло работать почти 9 месяцев, курсант-рядовой просто не мог. Пришлось поддержать марку родного института. В конце посиделок пришли к выводу – «сработаемся». Так и получилось.

Теперь несколько слов о происхождении названия. После двух месяцев теоретического курса моя группа техников электриков переместилась на бетонку аэродрома, где грохот работающих на форсаже двигателей в первый же день настолько травмировал мои барабанные перепонки, что звон в ушах стоял дня три. Потом мне презентовали специальный шлем для работы на двигателях – с глицериновыми подушками вокруг ушей. И если ушами я мог едва что-то разобрать, то глазами тут же увидел, откуда что взялось.

«Шпага» наливалась в бак в отсеке «Ветер» через заправочную горловину на борту самолета, а ее уровень в баке измерялся обрезиненной линейкой, на которой жидкость оставляла мокрый след, как масло оставляет след на щупе, что используется для замера уровня масла в автомобильном двигателе. Линейка имела рукоятку особой формы, напоминавшую гарду – защитное приспособление на эфесе холодного оружия. Поэтому и «шпага». Длина линейки как раз примерно соответствовала длине клинка боевой шпаги. Состав же этой жидкости удивлял – чистейший спирт – ректификат, именуемый по привычке «медицинским», разведенный дистиллированной водой до крепости почти 50 градусов летом и 60-70 градусов зимой. Медики авиационных полков рекомендовали запивать шпагу минеральной водой. В ней не было никаких солей.

Тут же мне рассказали и анекдотец про то, как госкомиссия, принимавшая у КБ Туполева это самолет, задала вопрос: «Чем можно заменить жидкость, ее же будет пить весь личный состав?» Ответ великого авиаконструктора был воистину гениальным: «Коньяком, если это будет дешевле».

«Шпага» была повсюду. Это был самый ходовой товар и самая твердая валюта одновременно. На «шпагу» можно было выменять любой предмет вещевого довольствия летного или технического состава, любой доступный предмет обеспечения самолета, даже аварийный, сбрасываемый при катапультировании экипажа, комплект. Все дело было в количестве литров. Я сам помогал своему техническому экипажу распарывать новехонькие чехлы от тормозных парашютов бомбардировщика, которые пошли на пошив отличных палаток. 15 литров «шпаги» и в парашютной же мастерской эти палатки были пошиты с хорошим качеством, оснащены оттяжками из парашютных строп и кольцами от этих же чехлов.

«Шпага» вошла в обиход не только гарнизона, но и самого Гомеля, а также всех окрестных деревень. На рынке «шпага» продавалась по 9 рублей за трехлитровую банку. То есть шесть бутылок отличнейшей водки, рядом с которой даже «Абсолют» или «Финляндия», вошедшие на наш рынок вместе с новыми временами, даже рядом не стояли. Даже в ресторанах, где бутылка водки стоила 5 рублей, вместо нее в запечатанных заводской пробкой бутылках подавали «шпагу». Это определялось мгновенно, после первой, и никаких сомнений не вызывало. «Шпага» от рядовой водки отличалась разительно.

Представляю, какой это был Клондайк. Еще один анекдот про прапорщика, укравшего цистерну со спиртом, я услышал позднее. На вопрос судьи – «куда он дел деньги от проданного спирта» последовал сакраментальный ответ – «пропил».

Еще проще оказалось проследить путь этой «реки» от самолета к конечному потребителю. На 8 часов налета бомбардировщик заправлял 200 литров «шпаги». Через бак проходил воздуховод от компрессора двигателя для наддува кабины экипажа. Воздух шел горячий, поэтому, проходя через «шпагу», он испарял спирт через клапан в атмосферу. В баке оставалась вода или очень слабый раствор спирта. Ну, какой же русский авиатор допустит, чтобы портилась такая замечательная жидкость? Нет, они летали и потели, а «шпагу» потом технари аккуратно сливали и расфасовывали по канистрам прямо на летном поле.

Из 200 литров летный экипаж из трех человек забирал себе 120 – по две 20-литровые канистры, оставшиеся 80 литров делил меж собой технический экипаж из четырех человек. В учебном центре, к техническому экипажу, а точнее к четырем экипажам разных самолетов присоединился еще и переводчик по электрическим системам. Под мой «патронаж» попали 4 техника-электрика. Приходилось бегать из одного конца стоянки в другой, разыскивать своих подопечных то в кабине, то в бомбовом отсеке, то на крыле, то на корпусе у двигателя. К концу предполетной подготовки ноги уже не носили. Через пару месяцев беготни по бетонке и самолетным стремянкам курсантские ботинки приказали «подать каши», а курсантская форма засалилась до неприличия. Ботинки отремонтировали и выдали технический темно-синий комбинезон. Я стал совсем «свой». Особенно, когда старший техник самолета Николай Афанасьевич подарил мне свой синий берет.

Красные курсантские погоны перестали быть мишенью для инженера эскадрильи, зорко наблюдавшего за перемещениями переводчика по летному полю. Я затерялся среди техников. Купив в аптеке трехлитровую грелку, я приобрел универсальный сосуд для доставки «шпаги» с аэродрома в нашу общагу. Под объемной курткой можно было нести и не одну грелку. Но «доил» я самолеты по очереди, в соответствии с графиком слива «шпаги». А потом и меня привлекли к процессу. То есть я стал полноправным членом наземного экипажа, и мне полагалась доля «шпаги».

Иногда процесс слива носил характер циркового номера. В учебных самолетах-спарках рядом с баком было достаточно места, чтобы сесть вчетвером и закуску разложить, а вот в боевых машинах приходилось изворачиваться, чтобы пробраться к горловине бака. Просто сливать через клапан было можно только на дальних от домика инженеров стоянках. Поэтому процесс затягивался, и порой приводил в преждевременным «жертвам».

Наш механик, как самый тощий, пробирался наверх к горловине и через резиновый шланг засасывал шпагу в канистры, которые я подавал ему наверх, стоя на стремянке под открытым люком. Сколько механик успевал «засосать» внутрь себя определить бывало трудно. Но результат был всегда очевиден - вслед за последней канистрой, из люка бесформенной массой выпадал механик, которого надо было подхватывать, чтобы он не расшибся об бетонку.

Стоять на подаче тоже была задача не из простых. Под поясницей и на уровне груди проходили тяги управления рулем направления. Однажды во время усиления ветра, руль решили заштырить, забыв о том, что процесс слива идет при моем участии. Тяги двинулись, и я повис над бетонкой, как жук на булавке энтомолога. Изображая танец живота в воздухе, зацепившись комбинезоном за какой-то блок, я, тем не менее, выпал на стремянку в обнимку с очередной канистрой.

Процесс заправки «шпаги» в самолет напоминал священнодействие. «Жрец» подкатывал к правому борту бомбардировщика «журавля» - длинношеюю стремянку. К заправочной горловине он поднимался не спеша, как древний инка к жертвенному камню, прижав к груди заправочный «пистолет», через который в чрево самолета заливались 400 (четыреста!!!) бутылок первоклассной водки. Кого это может оставить равнодушным? Эпизодом, произошедшим летом, когда чистая «шпага» прошла все стадии применения ее в каких-либо сочетаниях, можно и завершить этот рассказ.

Лежа за контейнером с инструментами и ожидая возвращения самолета с маршрута, я увидел технарей, тащивших прямо от взлетно-посадочной полосы охапки травы с желтыми цветами. Издали мне пояснили, что это зверобой, на котором «шпага» хорошо настаивается, приобретает цвет коньяка и приятный привкус. Я немедленно пополз в траву и нашел какое-то похожее ползучее растение с желтыми цветами. Ну, «тройка» у меня была по ботанике в школе, откуда я мог знать, как выглядит настоящий зверобой. Высушив траву, я «зарядил» бутылку из-под джина.

Через три дня общественное мнение созрело в решимости попробовать получившийся продукт. Была суббота и предстояла дискотека в гарнизонном доме культуры. Вердикт «наливай» был безоговорочным. Из чемодана я извлек бутылку с яркой желто-зеленой жидкостью, никаким своим качеством не вызывавшую у меня лично никаких желаний.

Резонно определив, что это был не зверобой, я предложил вылить, чтобы не отравиться. Протест собравшихся коллег был единогласным. Я отказался пить, решив пронаблюдать эффект и, при необходимости, оказать первую помощь. Пропустив по первой и отметив, что «выхлоп» отдает сеном, коллеги закусили, чем Бог послал, и живенько приговорили всю бутылку. Я твердо решил, что буду трезв как стекло, чтобы не допустить массовой гибели кадров. К ночи возвращавшийся через окно с танцулек и провожалок народ первым делом задавал вопрос, нет ли у меня еще «шпаги с сеном». Оказывается, травка начисто перешибала запах самого спиртного.

Зверобой я потом нашел. И действительно, «шпага» на зверобое оказалась хороша. На празднование 30-летия Победы в Великой Отечественной войне некоторых из нас отпустили по домам передохнуть на четыре дня. С собой в Ленинград я увез грелку со шпагой. Мои школьные товарищи еще несколько лет спустя, припоминали что-то вонявшее резиной, но пившееся легко и без последствий на следующий день.

Говорят, бомбардировщики Ту-22, вполне боеспособные машины, по договору с США порезали на металл. Ну, в России всегда сначала делают, потом думают. А «шпагу» жаль…

Галахов Владимир Владимирович Восток -77:

Памяти Гены

Непросто написать коротко об ушедшем человеке, если в его жизни было столько всего самого разного, что хватило бы на несколько книг.

Он нечасто участвовал в наших мероприятиях, но его присутствие всегда делало наши встречи интересными и содержательными. Он умел, не говоря много о себе, увлекательно и с юмором рассказать о тех переплетах, в которых оказывался сам или его знакомые и друзья.

Остается только предоставить другим авторам возможность высказаться. Его имя нашлось во многих литературных произведениях. В основном тех, что посвящены войне в Афганистане.

«Эта книга никогда не издавалась. Ее автор, отец моего товарища Игоря Адамова, военного переводчика, погибшего в провинции Парван, Николай Адамов, старший офицер 1-го Главного управления КГБ СССР, умер в 1997 году в Белоруссии. Он написал эту маленькую, но очень теплую книгу о сыне для младшего брата Игоря, Ильи, которого тот так и не увидел.

Бюро переводчиков при Министерстве обороны ДРА: Крамаров Иван Федорович, начальник бюро до прибытия 12 марта Бартенева; Зенцев Анатолий Петрович, старший переводчик; Клюкин Гена, старший переводчик после Зенцева – 10 мая, 7 августа».

Генерал армии Махмут Ахметович Гареев Афганская страда:

«Группа военных специалистов. В составе группы Главного военного советника при Министерстве обороны было 30 генералов и офицеров. В составе оперативной группы, работавшей под непосредственным моим руководством, 12 генералов и офицеров: генерал-майор Чумичев В. И., полковник Леньков В. Ф. (его сменил полковник Аринахин А. Ф.), генерал-майор Афанасьев В. И. (его сменил генерал-майор Колодий Г. В.), полковники Петров П. А., Рыженко П. П., Егоров В. Д., Котов В. Н., Коменденко В. Н., подполковник Клюкин Г. Н. (переводчик), адъютант майор Шишов В. М. (его сменил подполковник Борзосеков Д. И.). Позже появился генерал-майор Никитин Ю. М., имея задачу работать при командующим обороной г. Кабула».

Александр Ляховский, Вячеслав Некрасов:

ГРАЖДАНИН ПОЛИТИК ВОИН

Памяти Ахмад Шаха Масуда

Александр Ляховский: «Генерал армии Варенников поручил мне встретиться с командующим оперативной группы «Баграм» генералом Беги, в зону ответственности которого входил Южный Саланг, и довести до него приказ о срочной отправке в район Саланга афганских подразделений, спланированных для занятия сторожевых застав и постов, оставляемых советскими войсками. Генерал Беги в это время находился в Кабуле в своем доме в кругу семьи.

Когда мы приехали к нему вместе с переводчиком Геннадием Клюкиным, он сидел в комнате, держа ноги в тазу с водой. Естественно, переданный ему приказ особых восторгов у него не вызвал, но ему все-таки пришлось срочно организовывать отправку на Южный Саланг некоторых подразделений афганской армии. После этого мы вместе с начальником штаба Оперативной группы МО СССР в РА генерал-лейтенантом В.А.Богдановым поехали в министерство обороны РА, где встретились с министром обороны генерал-полковником Шах Навазом Танаем и начальником Генерального штаба генерал-лейтенантом Асефом Делаваром, уточнили с ними задачи и порядок взаимодействия».

Любовь Карпова «Санкт-Петербург. 16 лет в Афгане…»:

«Честно говоря, я не смог досмотреть до конца нашумевший фильм «9 рота» талантливого режиссера Федора Бондарчука: в жизни все было совсем не так…» - признался ветеран афганской войны Геннадий Николаевич Клюкин на встрече со школьниками и воспитанниками Военно-Морского Нахимовского Училища, которая прошла 22 февраля в Санкт-Петербургском Центральном Дворце детского технического творчества (новости до Москвы идут долго - редактор).

«15 февраля - уже 17 лет, как Советские войска ушли из Афганистана. Пятнадцать лет военных действий, тысячи погибших, сотни пленных… В афганской войне было много спорного и непонятного: ее конечные цели до сих пор не проставлены», - с болью говорил ветеран, который в Афганистан попал 24-летним рядовым переводчиком, а вернулся на Родину через 16 лет (!) уже первым секретарем посольства СССР в Афганистане.

На встрече Геннадий Николаевич много рассказывал о роли военных переводчиков и о том, что без них были бы невозможны никакие мирные переговоры. А пять бывших военных переводчиков, служивших в Афганистане, сейчас работают даже в Государственной Думе. Военным переводчиком, кстати, был и известный журналист Евгений Киселев. Вопросы гостю-ветерану задавали, в основном, взрослые участники встречи – педагоги дополнительного образования и учителя. Так, на вопрос о стрелковом оружии Геннадий Николаевич ответил без утайки: «8 лет войны я прошел с одним пистолетом, в котором был единственный патрон. Он-то и давал мне уверенность в том, что живым в плен афганцам я не сдамся».А напоследок - в преддверии Дня Защитника Отечества - Геннадий Николаевич пожелал всем: «Пусть всегда будет мирное время и голубое небо над головой!»

***

Владимир Владимирович Галахов Восток – 77:

Штык

Осенний день был наполнен светом – приглушенные листвой старых яблонь лучи отражались от пожелтевшей листвы, украшая все новым оттенком. Суббота был посвящена сбору яблок со старых переросших самих себя яблонь. Яблоням было очень много лет. Стволы были толстыми, с дуплами и трещинами. В течение их жизни никто не следил за тем, чтобы они не тянулись безудержно вверх, поэтому макушки деревьев оказались на недосягаемой для сбора яблок высоте. Да, собственно, и яблок то на верхнем ярусе почти не было. Все силы деревья затратили на рост вверх, а не на производство востребованной людьми продукции. Сбор налившихся соком антоновок шел со среднего и нижнего уровней. Трясти толстенные ветви было почти невозможно.

Помимо собственно сбора яблок, с участка сгребались старые листья. В отведенном месте уже чиркали спичками, разжигая растопку. Непременный шашлык томился у рассоле, ожидая своей очереди. Хозяйка участка, азартно действовавшая граблями возле ворот, отреагировала на металлическое звякание своего инструмента по чему-то запутавшемуся в собранной листве. «Железяка какая-то попалась…» заявила она, и брезгливо подняла из кучи листвы что-то плоское, похожее на длинный нож. Ржавчина не проела его – очевидно, что сталь была хорошая. Но это был не совсем нож. Как врач, даже в перчатках на руках, она брезгливо приподняла железячку двумя пальцами с намерением швырнуть ее куда-нибудь подальше.

«Погоди, Татьяна, посмотрю, что это за ножик такой…». Мое любопытство было вознаграждено – в моих руках был самый настоящий штык. Конечно, накладки на рукоятке за давностью лет сгнили. Ржавчина покрывала и лезвие, и механизм крепления, но все это в руках не рассыпалось.

«Попробую отчистить, может, приспособлю куда-нибудь». Никто моему намерению не удивился и не возразил…

У Витарра было свое видение ситуации. Сидя в отрытой на склоне землянке, он радовался тому, что остался жив, и составляет немногочисленный костяк ветеранов полка вместе с теми, с кем удалось пройти очень длинный боевой путь. Поэтому было основание считать себя испытанным воином – подлинным наследником славных предков – викингов. Родился он на берегу одного из многочисленных фиордов, в рыбацкой деревушке, где все жили тяжелой жизнью людей, добывающих средства к существованию в борьбе с морем. Отец однажды ушел в море на промысел и не вернулся. С ним сгинули еще четверо. Поэтому становиться мужчиной – кормильцем семьи пришлось рано. Но сама природа сурового северного края закаляла тела и души, готовила к новым испытаниям. Он всегда ощущал в себе силы для чего-то большего. Влачить бедное существование рядом с такими же как он рыбаками – не тот это удел для воина. Отец выбирал ему имя, словно чувствовал, что в сына вселится дух его воинственных предков – завоевателей, бороздивших северные моря форштевнями своих «драккаров», грабивших прибрежные поселения, приходивших назад с добычей или не возвращавшимися вовсе.

Ничего удивительного для себя он не нашел в том, что в июне 1941 года, услышав про набор в германский вермахт, почувствовал желание взять в руки оружие. Он не особенно переживал по поводу захвата страны немецкими войсками. Появившиеся в деревне солдаты в зеленоватой форме вели себя по отношению к жителям неагрессивно, скорее даже дружелюбно. Пройдя по велению души начальную подготовку в «Хирд» еще школьником, он часто отирался рядом с немецкими солдатами, охотно пробовал их пищу. Особо волнительным было ощущение, когда ему разрешали подержать в руках их оружие. Пистолеты-пулеметы с короткими стволами не выглядели столь уж привлекательными. Гораздо внушительнее были винтовки «маузер» и «манлихер». Их вес внушал невольное уважение. Тепло шло от деревянных прикладов и цевья.

И все же какая-то толика патриотизма истинного норвежца взыграла в нем, когда на сборном пункте ему выдали проверенный во многих войнах и во многих странах «краг». Так коротко называли винтовку, разработанную норвежцами – «Краг-Йоргенсен». Первыми приняли ее на вооружение датчане, потом и американцы. Пусть потом они предпочли заменить ее на свои собственные винтовки. Это ничуть не умаляло достоинств проверенного и очень удобного, по мнению Витарра, оружия. Наполнить магазин винтовки пятью патронами занимало всего несколько секунд. При этом заталкивать их один за другим сверху не было необходимости. Их буквально можно было засыпать в магазин сбоку и закрыть крышку. Все – можно подавать затвор вперед и стрелять.

На курсах подготовки в июле где-то в районе Киля он оказался в числе первых трехсот добровольцев. Припомнилось, как гулко билось сердце в груди, когда 1 августа их официально назвали легион «Норвегия». Перед строем добровольцев стоял их первый командир – Йорген Бакке. Потом были и другие – Финн Кьельструп, Артур Квист.

Первый бой Витарр запомнил хорошо. Потом уже, приходя в себя, он делился впечатлениями с другими и удивлялся, почему они помнят только какие-то кусочки – как бежал, как падал, как стрелял. Это было зимой, а ему, вставшему на лыжи едва научившись ходить, было смешно наблюдать за неуклюжими уроженцами юга страны.

Та кампания – зимы – весны 1942 дорого обошлась легиону. Потери были столь велики, что частично деморализованных ими легионеров отвели в мае на отдых. В прибывшем пополнении он встретил своего земляка – Снора Иттерхорна. Пока шло боевое слаживание, новичков обучали уже освоенным другими навыкам – рыть окопы и укрытия, вести огонь с замаскированных позиций. Витарру нравилось покровительствовать Снору. Хоть и был он моложе на полгода, но год, проведенный в окопах, сразу поставил его на голову выше этих необстрелянных мальчишек. Да и выглядел он через год окопной жизни под Ленинградом, да еще в условиях суровой русской зимы, совершенно старше всех вновь прибывших.

В июне они вновь заняли позиции. Окопная война была делом обыденным. Стреляли они, стреляли в них. Попытки русских деблокировать город натыкались на мощные оборонительные сооружения, шквальный огонь немецких «машингеверов». Волны атаковавших не могли достичь немецких окопов – они либо погибали, либо залегали морально подавленные гибелью своих товарищей и, не находя в себе сил встать под огнем, чтобы двигаться вперед, ждали момента, чтобы отползти назад в свои окопы. Удавалось это немногим. Витарр ловил себя на мысли, что получает удовольствие от того, что своей винтовкой способен привести в исполнение тут же вынесенный им приговор тому или этому солдату. Для него они оставались безликими фигурками. Стрелял он метко, поэтому даже лежавшему под настильным огнем пулеметов солдату в ватнике или гимнастерке защитного цвета оставалось очень мало времени и шансов, чтобы выжить. Он не отвлекался на другие цели. Он выбирал из тех, кого заметил, одного и добивал. Тратил он на это один, редко два патрона. Если фигурка на фоне окружавшей местности начинала резко двигаться, он терпеливо выжидал, угадывая, куда солдат кинется, спасаясь от смерти. Он редко ошибался. Ему предлагали вместо его привычного «крага» немецкий «маузер» с оптическим прицелом. Офицеры заметили его способности и хладнокровие. Но, поглаживая ореховый приклад своей винтовки, он каждый раз отказывался.

Землянку они вырыли вместе с Хэконом, Сверром и Ингварром. Эти прибыли в качестве пополнения уже после того, как он вернулся из Хорватии. Они смотрели на него с неким подобострастием в глазах. Для них человек, провоевавший так долго, уже становился легендой.

Витарру нравилось и их отношение, и их готовность оказать мелкую услугу. Вечерами, когда не надо было стоять в охранении, было время рассказать о своем, пережитом за все это время. Об одном он только не хотел делиться с этими романтически настроенными мальчишками. Тогда, в Хорватии, дивизии СС «Нордланд», к которой они были прикреплены, было поручена «зачистка» - именно так назвали эту операцию в роте, составленной из норвежских полицейских.

Время двигалось к обеду. Скоро к полковой кухне пойдет кто-то из молодых, чтобы принести пару котелков варева. В двух других будет что-то еще, только погуще. Витарр уже усвоил практику добывания дополнительного пайка. Из собственного великодушия он делился своим приварком с молодыми. Кусок копченого сала был таким дополнительным деликатесом на сегодня. Ко времени, когда их 23-й полк СС «Норвегия» вошел в состав 11-й моторизованной дивизии СС, снабжение войск под Ленинградом обеспечивалось подвозом продовольствия из Литвы, Латвии и Эстонии.

Каждый раз, когда он брал в руки штык своей винтовки, в памяти всплывали мгновения той самой «зачистки» в Хорватии. Выбивать югославских партизан из горных селений - была задача не из простых. Но скоро тактика ведения таких локальных операций был отработана на практике и применялась повсеместно, принося положительные результаты, без существенных потерь личного состава. Огневые точки подавлялись минометным огнем и залпами огнеметов. Каменные стены строений порой бывали столь прочны, что даже крупнокалиберные пулеметы оказывались бессильны. А против мин, падающих сверху, и залпов зажигательной смеси кровли этих каменных сооружений, как правило, составленные из дерева и соломы, и редко когда из черепицы, не защищали. Оставалось только пройти и добить того, кто еще был способен оказать сопротивление. Кто тогда дал команду «Примкнуть штыки!» Витарр не помнил. Они пошли в уже горевшую деревню, когда оттуда уже не раздавались выстрелы. Но проверить каждый дом следовало. Осторожность «лесного воина», а именно это означало его имя Витарр, много раз уберегала его от ранений и смерти. Поэтому каждый шаг вперед он делал осмотрительно и в готовности выстрелить или, как в тот раз, ударить штыком. Дверь в тот дом была массивной. Доски уже почернели от времени. Прострелить ее из винтовки не составляло труда. Но крыша дома даже не дымилась. Значит, оттуда никто не стрелял по наступавшим. Но, приказ есть приказ. Укрывшись за косяком, он ударил по двери ногой. В ответ не было выстрелов или криков. Продвинувшись ближе, он уловил в приоткрытой щели движение. Кто-то там, внутри, был и не кричал «не стреляйте». Это мог быть только враг! Мгновенным выпадом вперед он отбросил полуоткрытую дверь в сторону и нанес удар штыком на уровне груди в силуэт, оказавшийся в проходе. Штык вошел в человеческую плоть легко.

Заученным давным-давно движением он выдернул штык из поверженного противника и только теперь разглядел, кто оказался на его пути… Кровь толчками вытекала из раны на груди молодой крестьянки. Она не смогла даже крикнуть от боли… не успела. Штык прошел прямо в сердце. Ошарашенный Витарр наблюдал, как подломились ее ноги. Все тело, стало ломаться, как будто состояло из отдельных частей, нанизанных на общий стержень. Теперь этот стержень был перебит. Тело девушки складывалось, в глазах еще застыл ужас, но они уже тускнели и закрывались…

Он отогнал от себя это видение, легко вскрыв упаковку лезвием этого самого штыка. Сидя на лучших в землянке нарах, придвинул к себе кусок доски, служивший им столом. Действуя твердой рукой, он резал мягкое копченое сало тонкими ломтиками. От сооруженной в конце землянке маленькой печки еще шло тепло. Они старались жечь дрова только ночью, когда дым не мог привлечь внимание артиллерийских наблюдателей. В дневное время они старались прикрывать вход в землянку пологом, чтобы сохранить тепло, но оставляли небольшое оконце для свежего воздуха и света. Подняв глаза к пологу, Витарр снова ощутил холодок в груди, из сумрака землянки на него смотрели тускнеющие глаза…

Замычав и выругавшись про себя, он снова начал строгать сало, раскладывая кусочки на равные кучки по числу своих товарищей. Ждать их возвращения с едой надоело. Обтерев штык об солому на лежанке, Витарр откинул полог на входе и вышел на воздух. Позиции первого батальона шли от низины, где проходила железнодорожная колея, через небольшой ручей, по которому из озер в нескольких километрах южнее текла вполне пригодная для употребления вода. Только вот кто там, выше по течению, и как ее уже использовал, оставалось неизвестным. Он предпочитал пить воду из колодца. Траншеи, вырытые достаточно глубоко, чтобы ходить по ним не сгибаясь, шли вверх по склону. Кое-где они были перекрыты бревнами и досками с землей между слоями. При удаче, это могло прикрыть от пуль и осколков. Погода уже совсем осенняя, все же радовала, солнце светило, уцелевшие под обстрелом деревья роняли последние листья на прихваченную первыми заморозками землю.

Внезапно в воздухе возник звук, который каждый опытный солдат распознает как сигнал для того, чтобы броситься в ближайшее укрытие. Из-за дальности расстояния звука самого выстрела не было слышно, но гул от подлетающих снарядов крупного калибра не спутать ни с чем. Витарр метнулся к землянке забрать свой «Краг-Йоргенсен». Он буквально вывалился за полог из землянки, чтобы лечь на дно ближайшего окопа, на ходу накрывая голову каской. Прикрыв ладони ушами, он чувствовал, как сотрясается земля от близких и удаленных разрывов. Наверняка, это била морская артиллерия русских. Разрывы перепахивали позиции батальона. Сколько прошло времени, он не понимал. Оглушенный и забросанный комьями земли, он все же снова оказался живым и невредимым. Где-то поблизости раздавались крики раненых, они доходили до него словно сквозь вату, слух вернется через какое-то время. Ему ли это не знать. Главное – он снова уцелел. Оглядевшись, он увидел, что повезло и их землянке. Снаряд большой мощности вырыл воронку в нескольких метрах от нее и засыпал их жилище дополнительным слоем вывороченной взрывом земли.

Теперь неизвестно, будет ли вообще еда. Простая приземленная мысль вернула его к обычным солдатским заботам. Придется идти в сторону пункта полевого питания. Может ребята успели укрыться, тогда хоть принесут в котелках не кашу с землей. Встряхнув шинель и осмотревшись, он потопал в сторону, куда обычно подвозили котлы.

Местность после обстрела тяжелыми снарядами иногда менялась до неузнаваемости. Но в глубине позиций уже сновали санитары с носилками, раздавались призывы о помощи, несколько человек уже орудовали лопатами, откапывая засыпанных в укрытиях. Под ноги попался кусок рваного светлого металла. Витарр машинально пнул его ногой, но тут же сделал шаг вдогонку. На уцелевшем куске котелка было написано его имя – Витарр Идсваг. Он сам нацарапал на котелке имя, чтобы не путать его с чужими котелками. Оглядевшись вокруг и присмотревшись к тому, что было разбросано по земле, он ощутил позывы тошноты, хотя и давно привык к виду раненных и убитых. Его товарищей по землянке разбросало в радиусе метров двадцати, но это были не пробитые осколками тела, это было то, что от тел осталось… Если начать собирать по кускам, то из всех троих едва ли можно было сложить хотя бы одно тело целиком. Из ступора его вывел крик за спиной. Держась за голову, в сторону санитаров шел шатающийся командир их роты. Фамилию его Витарр запомнил сразу – Торске, а вот имя не отложилось. Торске придерживал руками челюсть, которая норовила выпасть. Окровавленные пальцы соскальзывали и тогда из того места, где когда-то был рот, вырывался крик отчаянья. Как он оставался в сознании и был при этом способен самостоятельно двигаться, было непонятно. Витарр, отупевший от пережитого и увиденного, молча проводил страшную фигуру своего командира взглядом. За ним по взрытой осколками земле тянулся широкий кровавый след.

Также молча, он повернул назад к своей землянке. Откинув полог, он убедился, что близкое попадание снаряда не разрушило обшивку стен и перекрытия. Пол был засыпан песком и землей, провалившейся через щели. На доске все еще лежали четыре кучки ломтиков сала, только теперь они были в песке… Цвет этого песка показался Витарру в сумеречном освещении цветом запекшейся крови. Не в силах что-то соображать или делать, он смел кучки на пол и, отбросив в сторону доску, повалился на свои нары. Не в силах соображать что-либо, он снова достал из ножен на поясе штык своего «крага». Саму винтовку он положил ближе к стене. Он всегда так делал. Он спал, прикрывая оружие полой шинели или еще чем-то. Осеннее небо в прорехе полога начинало темнеть. Желудок, оставшийся без пищи, начал посылать свои сигналы. Достав остаток сала из своего ранца, Витарр отрезал небольшой ломтик и положил на язык. Сало, казавшееся днем деликатесом, оставалось во рту безвкусным кусок глины, пока все же не пришлось сделать глотательное движение, чтобы пропустить в себя набравшуюся в рот слюну.

В землянке становилось все темнее. Снаружи раздались шаги, кто-то из ротных сержантов спросил, кто живет в землянке. Кажется, это был Роморен. «Значит, и этот уцелел», мелькнула вялая мысль. Он ответил, с трудом ворочая языком, что остался один. Шаги стихли. Ночь пришла, не принеся забытья. Никто не пришел, чтобы заставить его идти в охранение. В темноте то тут, то там раздавались хлопки ракетниц. Предполье перед линией обороны подсвечивали и, замечая любое движение, обстреливали подозрительные места из пулеметов. Обычно, это даже не мешало ему спать. Теперь в отраженных от стен бликах, проникавших сквозь прореху в пологе, ему виделись тени его товарищей, та женщина, снова они. Сквозь ночные шумы слышалось позвякивание котелков и шаги. Он поймал себя на том, что продолжает лежать на нарах, сжимая в руках свой штык. С трудом заставив себя встать, Витарр вышел из землянки и направился в сторону отхожего места. Двигаясь по траншее, он не услышал, как за его спиной на дно окопа с бруствера соскользнула чья-то тень. Он поднял глаза только тогда, когда увидел перед собой препятствие – человека в зеленоватой форме – ватнике с направленным на него русским автоматом с большим круглым магазином. Продолжая сжимать в руке штык, он сделал попытку поднять руку со штыком для удара. Удар по голове бросил его вперед. Сознание померкло. Последним, что мелькнуло в угасающем сознании, был его родной дом, мать Хендрун, которой он не видел уже более двух лет, лицо его девушки – Сигни. Викинг должен умирать с мечом в руке… Из слабеющей ладони выпал на землю штык.

По позициям готовившихся к бою реконструкторов ходил немолодой человек в зеленой камуфляжной форме и теплой куртке почти такого же раскраса. Необычная форма дополнялась черным беретом с маленьким красным значком на месте кокарды. Подходя то к одной, то к другой группе, он заговаривал с людьми в форме солдат Великой Отечественной. Из небольшого рюкзака то там, то здесь он доставал самодельные ножны и примеривал к разным винтовкам старый штык с приделанными на рукоятку новыми деревянными пластинами. Ни на немецких, ни на советских позициях не нашлось винтовок, к которым подошел бы штык. Похожее крепление оказалось на автоматической винтовке Симонова. Но размер Т-образного крепления был другой. Не особо расстраиваясь неудачей, он достал фотоаппарат и приготовился снимать все происходящее на поле «боя». В одной из групп реконструкторов ему подсказали, что не исключено, что штык от японской винтовки «арисака». Мысль была интересной, достойной проверки. Через пару дней руки дошли до нужных сайтов. Оказалось в интернет пространстве хватает информации обо всем, что применялось в войнах для сокращения срока жизни человека. На одной из фотографий штыков и был найден абсолютно похожий образец этого холодного оружия. Штык к винтовке Краг-Йоргенсен. Приложив к когда-то найденному в листве штыку линейку, он убедился, что все размеры совпадают.

Винтовка системы Краг – Йоргенсен была первоначально разработана в Норвегии начальником арсенала Kongsberg Våpenfabrikk Оле Крагом (Ole Krag) и мастером-оружейником Эриком Йоргенсеном (Erik Jørgensen). Первой страной, принявшей на вооружение систему Краг – Йоргенсен стала Дания, где эти винтовки были приняты в 1889 году. В самой Норвегии винтовки системы Краг-Йоргенсен были приняты на вооружение в 1894 году, а в 1892 году винтовки этой системы были приняты на вооружение в США. В Дании и Норвегии винтовки системы Krag-Jorgensen в ряде модификаций состояли на вооружении до Второй Мировой войны.

Владимир Владимирович Галахов Восток – 77:

«ЛИШЬ ТОЛЬКО БОЙ УГАС…»

Не случайно попросились в заголовок слова известной песни. Именно так, под свежим впечатлением от увиденного и пережитого вместе со многими тысячами людей, пишутся эти строки.

Казалось бы, ну что еще нового для себя может увидеть или узнать человек под шестьдесят (тьфу, какой я уже потерый жизнью!), который и так отдал службе почти половину прожитого. Старые винтовки и прочие «железяки»? Форму красноармейцев и немецкий солдат? Все это уже многократно видано и осмотрено. По музеям и выставкам, кое-что из образцов старой формы даже сношено было. Не в смысле реальных элементов формы, а из той самой, стопроцентной хэбэшной военного образца ткани была пошиты полевая форма, которую, как-то раз, очень уже давно мне выдали. Положено было ежегодно получать полевой комплект. Вот и выдали. Где-то завалялась эта простая, но очень ноская и гигиеничная ткань, вот и пустили ее на отшив современной уже формы. Но пахла она тем самым военным запахом.

26 января 2014 года. Канун великого праздника – Дня полного снятия блокады с Ленинграда. Реконструкция боя у деревни Порожки Ломоносовского района. Сюда в морозные дни 1944 года был направлен удар советских дивизий 2-й ударной армии, действовавшей с Ораниенбаумского плацдарма. Общее направление наступление – юго-восток, в обход стрельнинской группировки.

Начало «боя» намечено на 15.00. Прибыв очень заранее, я смог побывать в рядах и тех и других. На немецких позициях готовились к боевым действиям реконструкторы в форме вермахта.

Меня всегда интересовал вопрос: что движет этими ребятами? Несомненно, люди они увлеченные историей, многое успели изучить и узнать. А на банальный вопрос – «А не обидно?» Ответ очень правильный и искренний дал молодой парень в немецкой форме. Чтобы его услышать, достаточно набрать в поисковике «Операция Январский гром реконструкция».

Помимо вопроса, который я задавал себе – что заставляет этих ребят тратить столько времени, чтобы изготовить исторически достоверную форму, тратиться на снаряжение и аутентичное оружие (кстати, винтовки и автоматы у них самые настоящие, только обезврежены – боевыми стрелять нельзя, только холостыми), я ставил себе еще одну задачу – найти винтовку, к которой подойдет найденный на склонах красносельских высот штык.

Обходя группы солдат с различными винтовками, примеривал к ним свой штык. Ни к одной он не подошел. К русской трехлинейке Мосина – по определению – у нее штык по другому крепится. К автоматической винтовке Симонова он не подошел по размеру посадочного крепления. Хотя по форме оказалось, что крепление на штыке вполне совпадает. Реконструкторы, поднаторевшие в изучении оружия подсказали – на вооружение ополченцев были японские винтовки «арисака». Их приняли на вооружение флота уже после русско-японской войны. Причина к тому была – уменьшенный калибр – 6,5мм давал преимущество в дальности прямого выстрела. Обязательно проверю эти данные. Понятно, что ополченцев вооружали, чем придется. Пришлось увидеть в руках бойцов в советской форме даже американский пистолет-пулемет Томпсона. Желающим зрителям давали возможность «бахнуть» холостым из настоящих винтовок.

Легендарные образцы стрелкового вооружения. Прослуживший верой и правдой всю войну пулемет системы Хайрема Максима – американского изобретателя, доведшего свое детище, что называется «до ума» на британских заводах еще в конце 19-ого века. И противотанковое ружье системы Дегтярева калибром 14,5мм. Противотанковая «малая артиллерия», оружие людей бесстрашных и хладнокровных. Подбить из него движущийся на тебя танк можно было только с очень небольшой дистанции. И подбивали, перебивая гусеницы, и поджигали, стреляя по топливным бакам. И «затыкали» доты, стреляя по амбразурам.

А на «немецких» позициях готовили пулеметные ленты. На станке треноге – пулемет MG37, ближе – MG34, стоит на сошке.

А советские войска обеспечивались всем необходимым, помимо прочих, такими вот автомобилями «ГАЗ». Я бы назвал ее легендарной полуторкой. Сколько тысяч жизней было спасено в Ленинграде благодаря тому, что по льду Ладоги такие вот полуторки продолжали свой труд на волосок от смерти по еще тонкому или уже тонкому по весеннему времени льду, когда более тяжелые машины лед уже не выдерживал.

По ленд-лизу из США нам приходили вот такие простые, но крайне необходимые на войне неприхотливые автомобили «Додж»3/4. И солдат в кузове подвезти и пушку на гаке буксировать. К этому прицеплена пушка ЗИС3 (76мм).

Ниже – до мозолей на ладонях знакомая гаубица. С нее в наши курсантские годы мы начинали знакомство с артиллерийскими системами. 122мм гаубица М30 образца 1938 года. На ораниенбаумском плацдарме для обеспечения прорыва было сосредоточено небывалое для ленинградского фронта количество орудий и минометов. Помогали, а может и «первую скрипку» играли пушки кораблей Балтфлота – мощные и дальнобойные морские орудия выпускали снаряд на снарядом. После более часа артподготовки краска на орудийных стволах обгорела.

Такие тяжелые орудия буксировались уже «студебеккерами» - трехосными мощными машинами. Это благодаря нашему кинематографу название это связалось с бандитами послевоенного времени, которые разъезжали по Москве и уходили от погони (но так и не ушли, от Глеба Жеглова не уйдешь!) милиции, имея «мотор втрое…».

А это наш «газик»- ГАЗ64, а не американский «виллис». Такие вот «козлики» выпускались горьковским автозаводом вплоть до 1943 года. Им на смену пришли похожие на них внешне ГАЗ67.

К «бою» готовились основательно – на заднем плане полевая кухня, наварившая на всех участников гречки с тушенкой. Котелки у реконструкторов круглые – старого образца, а не современные овальные удобной формы. И грелись участники, да и зрители у настоящих костров. Хотя, надо отдать должное, на мероприятие приехали специальные машины с автоматами для разогрева еды, стояли машины с кофеварками, выстроили целый ряд биотуалетов.

Здесь на вооружении расчета 50мм миномет. На груди автоматчика пистолет-пулемет Шпагина, только не с привычным круглым, а с более легким рожковым магазином.

На фото внизу – ручной пулемет Дегтярева и диск с патронами к нему. И рядом ППШ уже привычного вида – с круглым магазином барабанного вида.

Пулемет Дегтярева был первым пулеметом, оказавшимся в моих руках еще в девятом классе школы – на уроках военной подготовки мы даже разбирали и собирали этот пулемет, который уже к 1941 году можно было считать морально устаревшим. Разработан он был еще в 1926 году, в 1927 принят на вооружение под индексом ДП (Дегтярева пехотный). Но прослужил он долго благодаря удивительной простоте конструкции, живучести и надежности. При наличии ряда недостатков, он был столь хорош, что в ходе войны с Финляндии, финны стали применять его вместо своих пулеметов «Лахта», дав ему прозвище «Эмма». Патроны к нему подходили и финские.

Возвращаясь к своим школьным годам – для разборки пулемета (неполной – для чистки) достаточно было отвернуть болтик с флажком на затыльнике и подать вниз приклад. Затвор вообще состоял из трех простых деталей.

Собственно «бой» начался с движения немецких патрулей и объезда немецким офицером позиций боевого охранения на подлинном немецком автомобильчике военного времени.

Но немецкому офицеру не повезло – мужественный партизан выстрелил в него из пистолета и ранил. Парню – партизану не повезло вдвойне – его «прикончили» очередью из автомата, и ему пришлось некоторое время полежать на снегу, изображая собственный труп.

Надо сказать, все происходило не просто в качестве «немой картинки» - кто-то что-то делает, а зрители не понимают, что происходит. Организаторы подошли к процессу вдумчиво – из больших динамиков все поле бое озвучивалось комментариями к происходящему. На основе документально подтвержденных фактов воспроизводились эпизоды, в ходе которых назывались конкретные имена бойцов и командиров, проявивших образцы героизма и самопожертвования.

Совершенно справедливо «гвоздем» программы мероприятия были названы «сталинские соколы» - над полем боя барражировали самолеты, заходя в атаку на позиции, занятые немецкими войсками. Жаль, что при низкой облачности объектив фотоаппарата не успевал сфокусироваться на идущих на малой высоте самолетах. Когда они идут строем над головами, а расходясь, делают «бочки» «двойные бочки», уходя с набором высоты – это впечатляет. За «сталинскими соколами» безнадежно гонялся одинокий «ас люфтваффе» с крестом на фюзеляже.

Авиаторы, участвовавшие в реконструкции, проявили чудеса изобретательности. Они не просто «висели» над полем боя. Атаки с воздуха происходили постоянно, самолеты заходили с разных направлений. По одиночке и парой, тройкой, двойкой с прикрытием третьим самолетом сверху. «Асу» с крестами на крыльях ловить было нечего. Кто-то из зрителей заметил, когда он проходил с креном достаточно низко, что в кабине за штурвалом сидит пилот в характерном для пижонов «люфтваффе» белом шарфе.

Огонь по нему с земли вели очаровательные зенитчицы.

Крутили они свою зенитку азартно и воодушевленно.

Контратаку противник вел при поддержке танка.

Но когда на поле боя появился легендарный Т-34, да не тот, который мы привыкли видеть на постаментах, а тот, выпуск которых начался еще до войны – с шестигранной башней и пушкой еще калибром в 76мм, энтузиазм зрителей дошел до высокого накала. «Ура!» кричали все, зрители даже громче атаковавших красноармейцев.

Молодцы – ребята из училища МВД. Им удалось сдерживать особо горячих зрителей – в основном мальчишек от того, чтобы те тоже бросились в атаку, поддерживать наших. Общий порыв был столь силен, что адреналин пошел в кровь волной. Пробыв на холоде больше трех часов, я понял, что иду с фотоаппаратом наготове через кусты и снег, что кровь пульсирует, сердце бьется, - только вперед, плевать на холод и снег!

Мальчишкам – полицейским пришлось нелегко. За спиной у них рвались имитаторы фугасов, шла стрельба из всех видов оружия, в том числе из пушек. А им приходилось останавливать азартных «болельщиков» - если уместно их так назвать. Несколько охладил пыл зрителей подрыв фугаса, заложенного под какую-то кочку – вверх полетели крупные комья мерзлой земли. Получить таким «подарком» по голове – контузия обеспечена. Но все обошлось зрители вовремя разбежались в стороны, когда комья полетели в сторону зрителей.

Вот он – красавец!

И ведь ходит своим ходом. Сошел с трейлера, развернулся и попер на позиции противника.

В реконструкции участвовало большое количество клубов. Некоторые участники ехали к нам издалека, чтобы в течение нескольких часов поучаствовать в этом событии.

Разве могут вырасти не патриотами эти мальчишки, взявшие на себя роли связистов на поле боя? Помимо оружия на них навешено и то, что пришлось носить на себе связистам на поле боя – катушки с проводом, коробки с телефонными аппаратами, вещмешки…

Посмотрите в лицо этого паренька! Автомат Судаева – тоже не пластмассовая игрушка.

Через десяток минут он пойдет с товарищами по клубу в самую настоящую атаку. Пусть она условно настоящая, пусть патроны холостые, но решимость на его лице подлинная.

А этот парень ехал из Архангельска, чтобы, пришив к бушлату погоны с буквами «БФ» вместо «СФ», поддержать подразделения морской пехоты Балтийского флота.

Разве можно не уважать этих парней за их порыв?

Все закончилось. Трофейная техника в наших руках.

Можно залезть на немецкий пулеметный «панцер», испачкавшись в пороховой гари и непросохшей на морозе белой краске.

Невольно подслушал диалог родителей этого мальчиша. Мама возмущалась тем, что будет «весь в саже и краске», а папа, по-моему, оправдывая сына и защищая его – «стиральная машина работает исправно» - просто завидовал ему…

Владимир Владимирович Галахов Восток – 77:

Памяти Славика Раткина

Он добежал

на последнем рывке,

Ртом воспаленным,

глотая небо.

Опередил,

как всегда, налегке

Незакаленных,

там никто еще не был.

Без обратных билетов

прописан путь,

Пассажирами

в эту сторону едем,

Твой "скорый" прибыл.

Ну, что же, будь!

Наших там много...

Привет соседям.

Владимир Владимироич Галахов Восток – 77:

ТАНКИСТЫ

Мне везло в жизни на встречи с настоящими мужиками. Со школьной скамьи перед глазами был пример двух мужчин, которые в моем мозгу ассоциировались со словом «легенда». Всегда в школе было засилие женского преподавательского состава, но нашей школе повезло. Физику нам преподавал Борис Михайлович Лишанский – партизан Великой Отечественной, а труд - Петр Семенович Киселев.

Этот сутуловатый черноволосый с редкими вкраплениями седины человек, глядя на нас сквозь стекла очков, приучал делать что-то руками – делать то, что может пригодиться дома, не бояться работы с металлом, деревом, электроприборами. Зная его много лет, мы любили этого человека за его немногословность, строгость, аккуратность во всем. И с трепетом и гордостью мы ждали даты 23 февраля, когда во всех советских школах проводились пионерские смотры песни и строя. А потом уже и в старших классах эти мероприятия становились смотром достижений в начальной военной подготовке. А ждали потому, что в этот день Петр Семенович приходил в школу в своем старом кителе с погонами полковника – мы не смогли сосчитать количество его орденов и медалей.

Однажды утром в вестибюле школы Петр Семенович остановил меня и еще нескольких парней нашего класса и предложил поехать с ним в Любань на празднование 25-летия освобождения этого города. Было это в конце января 1969 года. Утром следующего дня мы уже садились в холодный автобус «ПАЗ», который за нами прислали из Любани. Получилась нас почти делегация – человек 12. Подвезли нас тогда прямо к зданию, где проводились торжества.

Помню, что нам вручили юбилейные значки «25 лет освобождения Любани», я храню свой до сих пор. Но самым главным потрясением для нас было узнать, что наш скромный учитель труда Петр Семенович – командир танкового полка, освобождавшего Любань!

Далее я просто приведу выписку из некоторых документов:

«Приказом ВГК присвоено наименование Любанских: 80 сд, 177 сд, 281 сд, 374 сд (полковник Городецкий Борис Алексеевич), 124 тп (подполковник Киселев Петр Семенович), 8 гв. пап (полковник Титарь Емельян Акимович), 29 гв. минп (подполковник Мисник Григорий Антонович), 194 арм. минп (подполковник Цветков Лука Иванович). Войскам, освободившим Тосно и Любань, приказом ВГК от 28 января 1944 г. объявлена благодарность и в Москве дан салют 12 артиллерийскими залпами из 124 орудий».

Краткое изложение боевого пути полка, которым до самого конца войны командовал наш Петр Семенович:

1 июля 1943 г. на базе 124-й отдельной танковой бригады был сформирован отдельный танковый полк под тем же номером. Полк имел в своем составе четыре танковых роты, роту автоматчиков, роту управления и другие подразделения.

11 августа 1943 г. полк, совместно с подразделениями 177-й стрелковой дивизии, участвовал в прорыве переднего края обороны противника в районе Малукса-Погостье, в направлении Синявино.

5 октября 1943 г., во взаимодействии с 80-й стрелковой дивизией, 124-й отдельный танковый полк участвовал в наступлении в районе населенного пункта Дидвино, в направлении Трубников Бор.

С 16 января 1944 г. полк, совместно с 281-й стрелковой дивизией, прорвав долговременную оборону противника, наступал в направлении Чудской Бор-Коколаврики – Любань, и 28 января 1944 г. совместно с подразделениями 177-й стрелковой дивизии и другими частями освободил город Любань. 29 января 1944 г. приказом Верховного Главнокомандующего полку было присвоено наименование «Любанский».

8 февраля 1944 г., после освобождения ряда населенных пунктов, полк овладел железнодорожной станцией и населенным пунктом Оредеж.

20 февраля 1944 г. освободил населенный пункт Мшага-Воскресенская, к исходу 21-го февраля город Сольцы, а 23 февраля населенный пункт Заполье.

28 февраля полк совершил 400-километровый марш и сосредоточился в районе станции Веймарн.

14 июня 1944 г. полк был отправлен по железной дороге со станции Кингисепп на Выборгское направление. 17 июня 1944 г., во взаимодействии с частями 314-й стрелковой дивизии, полк со станции Териоки (Зеленогорск) наступал по Приморскому шоссе в направлении города Выборг. 19-го июня был освобожден город Койвисто (Приморск), а с 20 июня полк участвовал в боях за Выборг. После освобождения Выборга полк, совместно со 168-й стрелковой дивизией, наступал в направлении Ихантала, 27 июня освободил станцию Тали и вышел на рубеж Ихантала, где находился до 6 сентября 1944 г.

С 8 по 10 сентября 1944 г. полк с Карельского перешейка был переброшен по железной дороге в район города Тарту Эстонской ССР, и 21 сентября 1944 г., усиленный стрелковыми и артиллерийскими подразделениями, перешел в наступление в направлении Тапа – Таллин. 22 сентября город Тапа был освобожден, а к исходу того же дня полк завязал бои на окраинах Таллина.

8 октября 1944 г. заместитель командующего бронетанковыми войсками Ленинградского фронта генерал-майор Хасин вручил 124-му Любанскому отдельному танковому полку Красное Знамя и грамоту Верховного Совета СССР.

7 декабря 1944 г. полк прибыл на станцию Ниски (Польша), и поступил в оперативное подчинение 52-й армии 1-го Украинского фронта.

12 января 1945 г. полк, во взаимодействии с частями 31-й и 294-й стрелковых дивизий, участвовал в штурме и прорыве первой линии глубоко эшелонированной обороны противника в районе города Сташув.

В ночь на 15 января, под огнем противника, танковый полк вброд форсировал реку Нида, с ходу вступил в бой, овладев населенным пунктом Бошевицы, создал плацдарм на западном берегу реки Нида, и удерживал его до подхода 7-го танкового корпуса. В последующие дни 124-й танковый полк, взаимодействуя с подразделениями 31-й стрелковой дивизии, с боями прошел по территории Германии 62 км, и 23 января вышел к реке Одер в районе населенного пункта Бреслау.

С 7 февраля полк, после форсирования реки Одер, во взаимодействии со стрелковыми частями вел наступление в направлении города Бунцлау. 4 марта город Бунцлау был взят.

7 мая танковый полк вместе с частями 116-й стрелковой дивизии перешел в наступление южнее города Ниски в направлении города Бернштадт. 8 мая овладели городом Бернштадт, и к 23 часам этого дня вошли в город Циттау. Продолжая наступление, танкисты 124-го танкового полка вступили на территорию Чехословакии, не встречая серьезного сопротивления противника, достигли города Млада - Полислав, а во второй половине дня 9 мая танки вступили в столицу Чехословакии город Прагу. За активные боевые действия при прорыве глубоко эшелонированой обороны немцев на Сандомирском плацдарме и выход к реке Одер полк был награжден орденом «Красная Звезда».

Надо ли здесь говорить, какой гордостью за нашего учителя мы были наполнены, и каким безоговорочным уважением до самого последнего нашего школьного звонка пользовался наш Учитель. Возможно, мой выбор профессии был подготовлен этим событием и общением с Петром Семеновичем.

И были в моей жизни еще четыре танкиста, оставившие в памяти чувства благодарности и безмерного уважения. Двое из них преподавали нам бронетанковую технику – полковники Саломатов и Клименко. Энциклопедически образованные люди, знавшие все до мельчайших деталей, а помимо всего еще и обладавшие бесподобным чувством юмора. Прошедшие Великую Отечественную, они сохранили потрясающий интерес ко всему происходившему в мире. У Клименко было крайне необычное для того времени увлечение – он собирал, изучал, систематизировал все, что публиковалось о таком явлении, как НЛО. А Саломатов врезался в память своей замечательной репликой. Как-то достаточно располневший в своем возрасте полковник заявил: «Вы, товарищи курсанты, не смотрите, что я по своим габаритам в танковый люк уже не пролезаю, если придется, просочусь куда угодно».

Двое других передавали в мою бытность курсантом старших курсов командование нашим факультетом. Уходил на пенсию генерал-майор танковых войск Баско, а в должность начальника факультета вступал полковник Сухомлин. Две легендарных фигуры в истории нашего факультета и института в целом. Историй, связанных с этим людьми, записано нашими выпускниками множество. Не все они объективны. Многие написаны с юмором. Но я хочу, прежде всего, отдать им дань уважения, как солдатам Великой Отечественной.

В курсе изучавшейся нами истории военного искусства было много интересного, но как и в воспоминаниях военачальников высокого ранга, там не было той правды о войне, которую мы узнавали только при общении с родственниками, побывавшими в окопах и под огнем. И вот в канун праздника Победы генерал Баско пришел на наш курс для того, чтобы провести «Час памяти».

И мы услышали то, что и хотели услышать – рассказ офицера штаба корпуса 2-ого Прибалтийского фронта, блокировавшего Курляндскую группировку немецких войск в Прибалтике. Это был не обзор основных сражений и не перечисление главных операций, который нам сделал начальник другого факультета – Афанасьев, получивший звание Героя Советского Союза за форсирование Днепра. Это был рассказ всего лишь об одних сутках оборонительных боев. Решалась главная задача – не выпустить Курляндскую группировку на соединение с основными силами вермахта. Не стану пытаться отыскать в памяти подробности, но вышли мы после этой встречи немного другими людьми. Для этого было достаточно всего одного часа общения с «колоритной» и «легендарной» личностью, как называют его авторы наших баек, - Баско Константином Федоровичем.

Пусть не обижаются на меня мои коллеги и товарищи по учебе, но не байки с участием нового начальника факультета вспоминаются прежде всего, а приведенное в стенгазете факультета, перепечатанное из официальных источников описание танкового рейда, за который получил свою звезду Героя 22 августа 1944 года Сухомлин Иван Михайлович.

Пятеро танкистов – пять судеб. Каждый раз, когда я с удовольствием слушаю марш танкистов, не тот, что прозвучал в фильме «Трактористы» («Броня крепка…»), а тот, что сводный оркестр министерства обороны исполнял на Красной площади при прохождении колонны Кантемировской дивизии, когда весь оркестр, перекрывая грохот дизелей и гусениц, впечатывал в брусчатку неизменный ритм парада, а медные духовые звучали, словно рев боевых слонов армии Дария, я вспоминаю этих крепких парней – танкистов, каждый из которых словно пропитался железом своих боевых машин.

Владимир Владимирович Галахов Восток – 77:

Я ВЕРНУСЬ

Как-то непросто складываются мои отношения с церковью, верой и прочими моментами бытия, о которых не каждый начнет распространяться. Припомнились прошлые «отметины» - хорошее такое слово, которым можно охарактеризовать события, оставляющие в памяти следы.

Перелистываю свои прошлые эссе на тему – «Дорога к храму», «О вреде суеверий», «Божий промысел» - и сознаю, что неспроста и не вдруг меня потянуло к святыням, вынесенным из находящегося под бомбежкой Валаамского монастыря.

Хотел по привычке привести здесь справку из истории, который каждый мог бы найти в интернете, но перед глазами встала цепочка машин и саней, движущаяся по льду Ладожского озера. Зимняя война. Удобное расположение Валаамского архипелага было использовано для размещения там зенитных батарей. Они же стали объектами бомбежек. А рядом святыни одного из некогда богатейших монастырей России, оставшиеся после обретения Финляндией независимости на ее территории, и братия монастырская – граждане Финляндской республики. Финская армия выделила машины. В них погрузили колокола, утварь, огромную и бесценную по своему содержанию библиотеку. Пошли по льду. Вышли около 200 человек. Дошли до нового места не все.

На водоразделе между двумя красивейшими озерами нашлось имение, которое и было приобретено вышедшей из под бомбежки монастырской братией за скопленные за долгие годы средства. Наладили службу в бывшей конюшне. Небольшой жилой дом кое-как приспособили к житию – вместо удобных уединенных келий – нары на всю братию. Теснота, тяготы.

Но все когда-то выправляется, рассчитывать приходилось только на свои силы. Церковь в Финляндии помощью государства не пользуется, особенно православная в лютеранской стране. Православных всегда было от 1,5 до 2 процентов от верующих. Пришлось выживать. И выжили. Последний старец – выходец из Валаамской обители покинул мир в более чем в почтенном возрасте – 110 лет. И служил службы церковные на русском языке покуда силы были. Теперь служат на певучем финском. И лишь несколько фраз произносят на русском.

То место, где начались службы, стало храмом Сергия и Германа. Сейчас оно в беспорядке – прошлогодний пожар в старом доме, что приютил монашескую братию, вынудил принять меры. Очень старое деревянное здание по всем правилам пожарной безопасности должно было сгореть дотла. Потому-то из стоящего рядом храма и вынесли все, что смогли. Мог и он заняться в момент. Из ближайшего городка приехали пожарные, а братия и послушники с трудниками, сделав все, что было в их силах, пошли вокруг пожара крестным ходом от иконы Святой Божьей матери Коневской. Пожар затух. Удивились даже сами пожарные. Сгорела кровля и часть третьего этажа. На второй этаж просочилась лишь вода, которой заливали огонь, и только в одном помещении прогорела небольшая дырка. Видно вера и заступничество Пресвятой Богородицы оказалось сильнее огня.

Монастырской братии всего 8 человек. В наличии на службе в день нашего пребывания оказалось только четверо – остальные в разъездах. Вокруг самого монастыря, превращая его в центр туризма, выросли корпуса гостевых домиков, ресторана «Трапеза», винокурни и прочих вспомогательных сооружений. Но они не изменили общей благостной картины спокойствия и благолепия.

Обширная монастырская лавка предлагает всевозможные сувениры с символикой монастыря. Винокурня делает ягодные вина всякого свойства от сухих до десертных. Основные компоненты – все виды смородины, лесные – брусника, голубика, черника, клюква. Но только в самом монастыре, в ресторане можно отведать чудесного ягодного бренди. Налившая его трудница сравнила его с кальвадосом, но на проверку ягодный бренди оказался более ароматным и легким. А крепкая наливка на вишне и черносливе просто привела в восторг. В сочетании с обильной и вкусной монастырской едой, предложенной на ужине приехавшим туристам, все это расположило на самое приятное времяпрепровождение.

Сон в тихих комнатках монастырского гостевого дома нападает сразу и беззастенчиво. Но из-за перемены часового пояса пробуждение произошло все же по московскому времени, когда за окнами уже рассвело, но все еще пребывало в весенней спячке. В пять тридцать утра я уже вышел из гостеприимного жилища и вдохнул морозный воздух, настоянный на опавшей еловой хвое, подсвеченный розовыми отблесками солнечных лучей от все еще белого снега. Пустынное шоссе вывело на развилку к Линтульскому женскому монастырю – там мы были вчера с короткой экскурсией. Гладь озер скрыта уже по-весеннему серо-голубым льдом. Тишина и покой.

К утренней службе позвал монастырский колокол. Скромный, по сравнению с пышными строениями Валаамского храма, Ново Валаамский отличается от привычных золоченых луковок русских церквей цветом – купол крыт красной медью. Три главных святыни – иконы Божьей матери Коневской (14 век), Божьей матери Валаамской (19 век) и святых основателей Сергия и Германа. Певучая скороговорка молитвы на финском языке. Каждый может подойти и поклониться главным иконам. Кто-то из нашей группы решил исповедоваться и причаститься. Братия может выслушать и принять исповедь на русском языке.

Небольшая экскурсия по самому монастырю, посещение просветительского православного центра и библиотеки, манускрипты которой вывезены под бомбежкой с Валаамского архипелага. Книгу можно взять почитать в комнату гостевого дома и оставить там при отъезде.

К сожалению, не осталось завезенных в прошлом году тарелочек, с росписью синим по белому – увеличения коллекции не получилось. Но в лавке нашлось и других сувениров в достатке. Я пообещал труднику, который аккуратно сложил все мной приобретенное в красивый пакет, что вернусь за тарелочкой, на которой синим абрисом будет выведен скромный силуэт финского православного храма, хранящего святыни земли Русской.

Владимир Владимирович Галахов Восток – 77:

Предпраздничный хандроз от майора В.И. Якова

Уже не манят эполеты,

И многозвездие погон.

В мудашкинский сюртук одеты,

Идут как будто на поклон.

А я, пока еще усатый,

Тем поделюсь, что не люблю:

Я коврик звезднополосатый

У двери в избу постелю.

Галахов Владимир Владимрович В-77:

Наверное, так разрываются мины. При этом за долю секунды успеваешь зарыться с глину. И разрыв глушит, разящие осколки уходят веером вверх. Лицо в глине. Запах могильной земли, пока еще не твоей.

Полковник Подопригора выдал информацию, как хороший пулеметчик отсекает экономную очередь: «Умер Толя Минин, из Москвы позвонила его дочь…» Умеет полковник быть лаконичным. Ощущение было такое, что я возненавидел мобильный телефон, принесший эту мерзкую весть. Хотелось нехорошо выругаться. «Да как ты посмел! Мы только всего несколько месяцев назад нашли друг друга в Интернете. И что? Теперь от тебя осталось только полторы сотни сообщений, несколько фотографий, любимые музыкальные файлы, которые я успел у тебя содрать!»

Дома улиц Петроградской стороны слились в безликую буро-серую массу, вероятно, это слезы навернулись от обиды. За несостоявшуюся встречу. Мы не виделись с выпуска. Прошло почти 32 года.

Последние «наши» трое суток были наполнены суетой и сутолокой раскаленной Москвы, беготней по вокзалам и кассам в поисках билетов на Юг. Все хотели туда же. Отдыхать. А нам? Нам надо было, согласно полученным предписаниям, прибыть Толе в Ереван, Шиванову в Марнеули, мне в Рустави-7. Служба начиналась. Обедали в ресторане «Узбекистан». Вкуснейший лагман доесть не хватило сил. Жара вытапливала все наружу.

Приперев буквально к стенке коменданта Курского вокзала, потрясая предписаниями, до этого оббегав все что можно, мы потребовали отправить нас к местам службы. Он нас послал… Но послал конкретно в кассу, где кассирша утомленная бездельем, предложила нам не предначертанную комендантом плацкарту до следующей комендатуры в Курске, а вполне реальные три билета в мягком вагоне поезда, уходившего в Адлер.

… машина, казалось, сама выбирает путь среди незнакомых улиц. В зимний питерский день солнца не видно. Каким то образом меня вынесло к нужному мосту на Выборгскую сторону…

Купе этого вагона напомнило фильмы на исторические темы. Диваны имели бардовую плюшевую обивку и дебильные валики в изголовьях, вызывавшие из памяти некий архаизм «оттоманка». Пыль из плюша обивки вываливалась слоями, слой предыдущего десятилетия, следующий слой – пораньше туда забитый, и так далее. При тотальном дефиците билетов до самого Адлера мы ехали в купе втроем. Как всегда сразу за окраиной Москвы по вагону начли шастать немые, предлагавшие примитивные черно-белые фотографии, сделанные с обложек западных порножурналов. Мы опаздывали уже на сутки. Но ехали, а не бегали по Москве. И это уже окрыляло. В Адлере после купания в море, мы ощутили себя на седьмом небе. Забившую все наше естество плюшевую пыль удалось смыть. Была надежда уехать в тот же вечер, тбилисский поезд подкатил к Адлеру, посвечивая окнами пустых купе. В кассах билетов не было. Проводники ласково приглашали – «Садись, дорогой, до Тбилиси за 25 рублей довезу!». Да откуда же у лейтенантов, еще не получивших своих подъемных лишних 25 рублей? Есть проездные документы, причем воинские. А может они назывались перевозочные? Все поезда в сторону Закавказья благополучно ушли без нас. Закон подлянки, срабатывал безукоризненно. Выход один – электричкой обратно в Сочи, и с ножом к горлу коменданта. Таких, жаждавших комендантской крови, у его будки собралась изрядная толпа. В наш клин из трех лейтенантских тел втерлась тетка с такими же документами на проезд, страстно желавшая увидеть мужа в Ленинакане. Перед строем «свиньей» толпа раздалась и мы получили вожделенные билеты на утренний ереванский поезд. Ночь в летнем Сочи, началась с проверки удостоверений личности милицейским патрулем. Убаюкивающий шум ночного прибоя в сочетании с попытками подремать на забытых пляжных лежаках вызвал лишь раздражение и ностальгию по пыльным диванам вагона. От отчаянья один лежак скинули в воду и послали в Турцию. Где-то в привокзальном сквере нашлись скамеечки, где воспаленные лейтенантские головы наконец склонились в дремоте.

Утром принесло облегчение. Белье купейного вагона вызвало приступ блаженства. Хотелось просто упасть и спать.

… как это просто было тогда, упасть на вагонную полку, зная, что все наперед за тебя уже кто-то решил, и беспокоится не о чем. Ну, опоздаем уже на две суток, не съедят же. Везде летом одна и та же ерунда с билетами. И что этот светофор залип на красном? Торчишь тут в потоке машин…

К Тбилиси поезд подошел почти около часа ночи. Толе предстояло ехать дальше, в Ереван. Мы обнялись и попрощались. Толя махал нам в окошко рукой.

Потом у него был Афганистан и все остальное. Потом у нас было то, о чем за нас позаботились. И вот только через 32 года…

На фото он почти не изменился, во всяком случае, узнать его было просто. Зачем он накануне поехал в Саров? Какой красивый там собор! Толя сфотографировал его с нескольких ракурсов. И молельню над святым источником. Чего он хотел обрести там? Теперь это ушло с ним.

Мы так и не встретились…

Пингвиноведу и пингвинолюбу Саше Новикову

Как известно спокон веков,
Слонов обычно с похмелья считают,
Или построив в мозгах матюков,
На волю по одному выпускают.
Но Новиков Саша - он не таков,
Пусть индусы сдохнут от зависти.
Слоны, к тому же стаями, - для простаков.
А он четко знает, как себя вести!
С утра подав команду в рупор,
Вид приняв, сколь возможно, начальственный,
Он императорских загоняет в ступор
Пингвинов с походкою нахальственной -
Выправки нет у неучей антарктических,
Хоть в колонну по одному построились,
Ты проведи там смотров практических
Парочку, чтобы не очень ссорились.