Александр Александрович Самохвалов Запад – 79:

Рождение переводчика

Когда я был маленьким - курсантом - у меня тоже была... Впрочем, и бабушка тоже имелась, но речь не о ней. Некоторая переводческая практика. Традиционный для "немцев" месяц в Подольском архиве, разумеется, в зачёт не идёт - так, приятная прелюдия к отпуску. Впрочем, кому как - у некоторых получилось преддверие, преднадеждие, преднаталие и так далее. В зависимости от съёма - по факту.

Но и реально поработать таки пришлось - в печально, а иногда и трагически известном не одному поколению ВИИЯшников городе Мары ныне независимого, но, полагаю, по-прежнему безобразно солнечного Туркменистана. Это, кому удалось остаться в счастливом неведении, до Ашхабада и сразу налево.

Год 1978 не задался в ВИИЯ (в то время уже ВИ, но ещё не вовсе ВИМО, насколько помню) с самого начала. Положенного одним из спутников серии Космос, что вскоре после Нового года собрался сдуру падать куда-то не туда. По столь волнующему поводу отправили нас сначала по домам - за гражданкой, после чего, естественно, посадили безвылазно на казарму. В армии вообще любят это самое дело - чтоб всех собрать и не пущать. Оперативно сделали всем загранпаспорта, разбили по группам и держали таким вот образом в Хилтоне, натурально, без выхода в город больше недели - до разрешения ситуации. Потом спутник тот шлёпнулся в Канаде, без шансов для изъятия, зато с международным скандалом, и нас распустили в обычное состояние, однако активно продолжился начавшийся ещё в 77-м массовый исход пипла с западного и восточного факультетов в разные всякие забугорные и не так чтобы очень палестины, преимущественно в безумно братскую тогда Эфиопию.

Где-то к апрелю от всего курса осталась одна наша немецкая группа, но и мы уже, во все восемь рыл, буквально сидели на чемоданах. Собирались в Эфиопию, благо, паспорта уже имелись, сдавали ускоренно экзамены за четвёртый курс, даже уже по-амхарски начали друг с другом изъясняться, прищупываясь языками к экзотически незнакомым фонемам и приглядываясь к забавным зверушкам тамошнего алфавита, однако вскоре, к нашему великому сожалению, выяснилось, что в тех местах народу вроде как достаточно, и нас бурно осчастливили грядущей отправкой в эти самые Мары.

Был тут, однако, ещё один препикантнейший момент. На нашем курсе все, кроме уже убывших в Африку с "родным" первым языком французов и нас, немцев, поступали с английским, коим, соответственно, довольно прилично владели со школ ещё, преимущественно с приставкой "спец-", но не в смысле для УО, а вовсе даже наоборот. Мы же осваивали английский лишь с середины второго курса и, что называется "очень вторым" языком. "Бегинингсами" мы были, если короче. К тому же с приличным упором на бортперевод, поскольку институт обезлюдел, и к полётам, на всякий случай, готовили даже нас, убогих, что обыкновенно затачивались исключительно под ГСВГ (Группу советских войск в Германии).

В общем, страх перед прелестями Маров, что активно культивировался среди нас англичанами, кои, как и повсюду, успели побывать там первыми, гармонично усугублялся паническим ужасом гуманоидов, коим предстоит делать что-то такое, чего они, в принципе, не умеют.

Как часто бывает, чёрт оказался далеко не так страшен, как его малюют. Глаза с головой боятся, а руки да язык делают. К тому же работали мы с танзанийцами, а те зачастую владели английским ещё намного хужее нас. Бывали такие моменты - у сержантско-рядовых групп - когда преп что-то буркнул, переводчик, соответственно, кое-как перетолмачил, потом поднялся пожилой саджент, помнящий ещё времена английского колониального владычества, пообщался с народом на суахили, после чего по аудитории скоренько пробежали шёпотки на банту. Затем, при вопросах/ответах - обратно. Аналогичным порядком.

Впрочем, как положено в ПВО, основной контингент был представлен кадетами (ихними курсантами, то есть) и офицерами. Кои большей частью знали английский не хуже, а то и лучше нас. Но, тем не менее, особых проблем с языком не было, поскольку каждый раз можно было узнать заранее, хотя бы приблизительно, что придётся переводить, и подготовиться по англоязычным же пособиям в смысле терминологии и прочего. Впоследствии мы, как водится, обнаглели и обленились, но это уже совсем другая история.

Как раз с такими - то есть, знающими английский - группами и довелось работать мне. Общая структура подразделений, комплекса, устройство основных элементов, что-то из тактики - короче, общий вводный курс. Преподавал его майор... классный мужик, не стану поминать всуе... пусть будет Петров. Довольно рослый слегка седоватый уже дядька с чуток нескладной фигурой, будто весь высушенный каракумскими ветрами. И была у него одна интересная особенность, а именно трудовой день свой он начинал с посещения сейфа, что монументалил прямо напротив входа в кабинет и, будучи предназначенным для хранения всяческих секретных бумажек и портфелей, прекрасно вмещал в себя также гранёный стакан и пару-тройку бутылок Чимена. Обыкновенно не опошленные закуской.

Чимен - это такой туркменский народный напиток, наподобие нашего портвейна. Именно нашего, то есть с благородным португальским тёзкой абсолютно ничего общего. Была ещё Сахра - туркменская мадера, от которой абориген соответствующего острова незамедлительно загнулся бы в жутких корчах, а у русскоязычных лишь ролики в мозгах за шарики ну очень своеобычно заскакивали.

Мнда... Как вспомнишь, так передёрнешься весь, и пальцы в розетку не надо... О водке тамошней лучше промолчу - о покойных только хорошее - а про пиво Серёжа Дружинин из английской группы такую байку рассказывал: Берёшь бутылку, смотришь на свет - там три мухи, открываешь - одна взлетает. Ну, это, конечно, слегка перебор, но по факту от тамошнего пива, по мере наливания организма оным, начинала лишь голова болеть. Вот такой своеобразный кайф... Глицерина, наверное, не жалели - для лучшей консервации. Да, к чему это я? А к тому, что этот самый Чимен был там наилучшим из опробованных десятилетиями и поколениями ушлых ПВОшников бюджетных вариантов. К слову, сами туркмены эти свои народные напитки не потребляли, видимо, чтоб гостям республики наверняка хватило. Хватало, кстати, не всегда - времена такие были. Дефицитные.

Так вот, встречал майор... скажем, Сидоров, утро этого самого преподавательского дня полным гранёным - 250 грамм, если по края, двести до ободка - стаканом этой вот до икоты терпкой прелести. Поначалу предлагал и мне, но я отказался, резонно опасаясь стука. Не со стороны майора... пусть будет, к примеру, Фёдоров, разумеется. Он-то вполне ничего был, во всех отношениях. Зря, кстати, опасался. Не в смысле что не застучали, а наоборот, если уж суждено, то от судьбы, реально, не уйдёшь...

Занятия велись в три пары, по переменам обучаемые изгонялись из аудитории - для выветривания настоявшегося амбрэ, поскольку на улице ниже 35 по Цельсию к тому времени уже не опускалось (вскоре, впрочем, наступило лето, и стало жарко), ну и чтобы майор... допустим, Кириллов, мог слегка добавить. Именно что слегка - норму свою он знал великолепно, и темп выдерживал с воистину астрономической чёткостью.

Должен сказать, на качестве преподавания это практически не сказывалось, поскольку майор... пожалуй, Агафонов, материал знал прекрасно и выдавал всё на автомате. Единственное, к концу третьей пары его насыщенно бутылочного цвета глаза приобретали опасный блеск и как бы стекленели, темп речи несколько снижался, фразы произносились более чётко и акцентировано, а становившиеся предельно скупыми и избыточно аккуратными движения приобретали некоторую механистичность... Ну, наподобие того, как годами десятью где-то позже подростки брейк-данс танцевали, изображая роботов. Получалось это у него настолько органично, что в отдельные моменты казалось даже, что я слышу негромкое пощёлкивание релюшек под короткой армейской причёской.

И вот однажды, обрыдло солнечным днём, причём именно в те самые замечательные десять минут, когда занятия предельно близятся к своему неотвратимому завершению, майор... предположим, Полуэктов... да, именно Полуэктов, привычно уже спросил, есть ли у кого вопросы. Обычно вопросов не бывало, но тут один из кадетов, смугло отсалютовав затянутой в хаки передней конечностью, задал вопрос. Я, знамо дело, перевёл.

- Хм, - удивился майор... ну, Гаврилов тож сойдёт, - мы же этот же самый вопрос через два занятия изучать будем. В общем, ты ему так и переведи...

Я напружинился душою и мыслями, готовясь к смертельному заплыву в туман лингвистической неизвестности, но уже в следующий кошмарный миг безжалостная действительность непринуждённо превзошла самые ужасные из моих ожиданий. Совсем уж явственно щёлкнуло в области головы майора... да бог с ним, Семёнова, при этом зрачки отполированных даром туркменских может быть даже и виноградников (хотя вряд ли - откуда) очей его на долю секунды стали вертикальными, потом расположились по горизонтали, затем недолго померцали решением знаменитой задачи о квадратуре круга... и тут он, совершенно ни с того ни с сего, наладился излагать... историю Отечественной войны. Даже не Великой, а той, что совсем уж далёкого 1812 года. Чувствуется, данная тема глубоко занимала его в тот период времени, не знаю, какие-то семейные, может быть, дела, но, для начала кратко обрисовав общую политическую ситуацию в тогдашней Европе, майор, как бишь его... Валентинов, допустим, довольно бойко, но в деталях приступил, вместе с негодником Буонопарте, к форсированию реки Березина, что ныне в независимой уже не Белоруссии, а Беларуси даже.

Пожалуй, если бы у майора... хм... ну, Фролова, вдруг выросли клыки графа Дракулы, это не повергло бы мою тогда ещё не вовсе переводческую душу в столь опустошающее чувство абсолютного панического бессилия. Метнувшись было взглядом по сторонам и ожидаемо не найдя там других переводчиков, вознёс очи горе и, уповая единственно на господа нашего, обречённо приступил...

Что можно сказать о том переводе? Минимальный словарный запас, используемый по максимуму, плюс жесты и - обильно - междометия. Надеюсь, общий смысл передать удалось. Во всяком случае, взгляды у обучаемых были вполне осмысленные и что-то там внутри себя понимающие. Впрочем, возможно, там к этому времени давно уже заняла законное место своё родимая им гора Килиманджаро с её воспетыми старикашкой Хэмом снегами, не то извечно омывающий абиссинское побережье Индийский океан... Что-то и такое там мелькало временами, в тех загадочных африканских глазах... Но вроде слушали.

Неспешно растёкшись мысью, да и мыслею тож где-то до середины Бородинской битвы, также пройденной нами вполне доходчиво, внятно и подробно, майор... в общем, Никифоров вдруг на секунду зафиксировался, как сейчас бы сказали, в режиме "стэнд-бай". Затем, выверенным, но неживым каким-то движением приподняв руку, стрельнул вновь завертикалившимися щелями зрачков на наручные часы и, похоже, обнаружил близящееся завершение занятия, за чем последовал новый щелчок реле, и дело пошло шустрее. В смысле, пожар Москвы и сражение у Малоярославца канули в лету очень бегло, кампания же 1813 года и вовсе кастрировалась до сверхъёмких, в общем, Наполеон был разбит, сослан на остров, где и почил в бозе. Примерно где-то вот так.

Короткая пауза, опять щелчок. И, после непродолжительного перерыва на некоторое размышление и подготовку следующего срабатывания реле - опять же, щелчком - майор... ладно, Борисов, видимо, сообразив, что заплыл куда-то не туда, резко перетекает в политпросвет с пропагандой, обобщив, что Наполеон полез на Россию, потому и был бит, и так вот примерно было и будет со всеми, потому как кто с мечом к нам, тот без чего-нибудь жизненно важного от нас, и вам вот всем там, в Африке тоже с нами дружить надлежит, ибо вам же от этого лучше будет, поскольку хуже уже определённо некуда.

Вновь пауза с перетеканием в вязкую неопределённость состояния "стэнд-бай". Щелчок реле, причудливая смена фокусировки зрачков - и вопрос. Теперь уже ко мне.

- Слушай, а к чему это я?

- Да вон, кадет, задал вопрос, который через два занятия будем проходить.

Щелчок. Недолгое перемигивание неведомых ещё в те далёкие времена светодиодов по зрачкам.

- Ага. Вот и Наполеон тоже так - всё вперёд, вперёд...

Что ж. Перевожу и это. Потом, опомнившись, добавляю от себя, что ответ на заданный им вопрос юноша получит очень скоро - буквально через пару занятий. Вот и всё.

Не будучи, в силу ограниченности по юному трепетных буйных чувств, в состоянии усвоить эпохальные масштабы события в тот конкретный исторический момент, ныне всё же осознаю, что как раз в те томительные секунды я реально стал настоящим переводчиком. Пересекая в г. Мары реку Березину совместно с не ведающей ещё собственной обречённости армадой Наполеона, группой чернокожих обучаемых из Танзании и слегка нетрезвым, но твёрдо удерживающим штурвал учебного процесса в натруженных стаканом ладонях майором... нехай будет Ксенофонтов.

А английский нам впоследствии пригодился. Всем, и очень даже неслабо. А мне так и вовсе по сей день пригождается, причём куда больше немецкого. Судьба...

Александр Александрович Самохвалов Запад – 79:

Пробуждение

Летом 1941 года средняя продолжительность жизни «сталинских соколов» на передовой не превышала двух недель. А истребителю-«попаданцу» из далекого будущего отпущено и того меньше. За эти десять фронтовых дней не успеть ни пробиться на прием к Сталину, ни ликвидировать фюрера, ни создать реактивную авиацию.

Всё, что ты можешь, оказавшись в теле своего прадеда, — занять его место в боевом строю И-16, чтобы погибнуть в бою за Родину... Десять дней в небесном аду, десять дней отчаянных боевых вылетов на прикрытие, разведку и перехват, на сопровождение бомбардировщиков и самоубийственные штурмовки... Два сбитых фашистских аса, уничтоженная немецкая супермортира, спасенный от гибели под бомбами прадедовский полк…

Много это или мало, чтобы изменить ход войны? Ради чего «попаданцу» взлетать в преисподнюю и сгорать заживо? Достойно ли наше будущее бессмертной дедовской славы?..

Боевой разворот. И-16 для «попаданца»

Пробуждение

А потом мне приснился странный сон…

Будто бы просыпаюсь я в палатке. Типа армейского четырёхугольного такого полевого шатра. Укрыт плотным шерстяным одеялом, но к телу простыня, одеяло не колется. Тихо, только сопят носами соседи по палатке, которых, кажется, знаю, но это неважно. Темно, лишь сквозь щель не зашнурованного, по причине сухой погоды, входа едва-едва пробивается слабый намёк на близкий рассвет. Член колом, очень хочется писать. Но вставать просто ужас как неохота. Вдыхаемый воздух более чем прохладен, в палатке явный "не май месяц". Впрочем, июнь – толкается в голове какая-то словно "чужая" мысль. И снова какие-то определённо "не мои" мысли – потоком:

— Воскресенье, может быть, готовность отменят, пойду домой, к Варе (теплом торкнуло в душу – жена, что ли, сроду не было у меня никакой жены – тут же ощущение вкуса борща на языке, с чесноком и сметаной). Хотя хрен, чёртово дежурство… Угораздило же… Впрочем, надо вставать – всё равно так вот больше не засну. Интересно, который час? Светает… Значит, дело к пяти…

Резко выдохнув, откинул одеяло, спустил ноги с деревянных, похоже, нар (интересная конструкция – "моя" мысль), одел сапоги, не заморачиваясь портянками и, как был в летнем тонком белье (хэбэшная белая рубаха, такие же подштанники аж до щиколоток, что за чёрт – сроду такого не носил), так и кинулся к местным походно-полевым удобствам. Типа "сортир деревянный, мультиочковый". Рассвет едва занимался, под грибком дремал дневальный в старинного образца шинели, растопорщенной на уши пилотке и с трёхлинейкой при штыке (снова мелькнула "чужая" мысль – по готовности приказали получить). Я затрусил к строению, думы спросонья текли поначалу неспешно, будто перекликаясь – "чужие" со "своими":

"Так, сегодня 22-е…"

"22-е… а месяц какой?"

"22-е июня…"

"Год!!!"

"Какой-какой… 41-й…"

"22-е июня 1941 года!?!"

"Ну да… Готовность вот вчера объявили, на казарму посадили… Всех".

Из удобств выскочил, как ошпаренный, и помчался в палатку, провожаемый удивлённым взглядом встрепенувшегося дневального. На востоке уже капитально посветлело, запад совсем ещё тёмный. Глянул на часы ("кировка" – подсказал "чужой") – без пяти пять.^[1] Быстрее! Автоматически, привычными движениями почти мгновенно оказался в форме и комбезе сверху, при сапогах с портянками, ремне с тяжеленной кобурой на дурацких каких-то ремешках, пилоткой с голубым кантом за этим самым ремнём, кожаным шлемом с авиационными очками в правой руке и лётными перчатками, наощупь, из тонкой замши, что ли, с крагами, в левой. Споткнувшись о невысокий порожек – надо быть последним идиотом, чтоб к сапогам такие высокие каблуки приколачивать – и пребольно стукнумшись носком правой о скребок для чистки этих самых сапог, что у входа в палатку (ни фига себе, проработочка бэкграунда – мелькнула "своя" мысль, потом дошло – это же сон!), рванул к взлётке, где – я точно знал – должен стоять истребитель. Мой истребитель. Дежурного звена. Полностью заправленный, с боеприпасами и дрыхнущим под крылом технарём впридачу.

Не успел запыхаться, как вот уже он. Стоит, красуется. Мордатый такой весь из себя биплан. Точнее, полутораплан. Нижние плоскости заметно меньше верхних. И-15бис.^[2] Защитного с упором в прозелень цвета, с голубовато-серым брюхом, утонувшим в успевшей уже вымахать по краям лётного поля траве-мураве. Какой чудесный сон! Всего своего меня затопил бешеный восторг, чужой же заткнулся, со своими мелкими страхами и малодушными опасениями. Классный сон, по реальности ни один симулятор, даже самый современный и близко не стоял – успел подумать – и любимая птичка ждёт не дождётся в поле! В смысле, неподалёку от ВПП. Ну, почти любимая. И-153^[3] нравится мне всё-таки больше. В смысле, ещё больше. Почти идеальная машина была. Для настоящего манёвренного воздушного боя. Правда, прошли уже те времена… но в умелых руках мы ещё очень даже о-го-го!

Так, обтекатели с шасси сняты, и правильно, иначе при таком травостое запросто скапотировать можно. Оп, а это, кажется, не вовсе И-15бис. Просто И-15, что ли? Центроплан с "чайкой", а шасси явно неубирающееся. Но капотирование движка вроде как у "биса". Впрочем, потом разберусь. Если понадобится. Какой, однако, замечательный сон!

С воплем "Подъём!" пинаю технаря, свернувшегося калачиком под покрывшейся у рта утренним инеем шинелью, откидываю бортовой щиток и сталинским соколом взлетаю в кабину. Парашют укладываем на сиденье аккуратненько, потому что поспешишь – людей насмешишь, а мне на ём сидеть… Пристёгиваемся… Так, что тут у нас… Приборчики более чем скромненькие, даже для тех времён. Хотя – высотомер и компас с авиагоризонтом, он тогда как-то иначе назывался,^[4] впрочем, не суть… Детализация потрясная, вплоть до потёртостей и сколов, впрочем, сон, он и есть сон… Ого, а у нас тут не четвёрка ПВ,^[5] а вовсе даже наоборот, пара БС!^[6] Слышал-слышал, была такая версия… очень малой серией… точнее, единичные экземпляры… в сочетании с М-25В, если память не изменяет. Живём!

Совершенно спокойно – а чего волноваться-то – произвожу давно привычные действия, не забывая контролировать обстановку. Так, механик молодой, почти незнакомый ("чужие" мысли в фоновом режиме – Петрович, похоже, опять в деревню по бабам умотал, салажонка за себя оставил, под трибунал пойдёт, дурачина), тем лучше, ещё и спросонья – выпустит без лишних вопросов. Хотя… оп, у нас тут пневматическая система самозапуска. Приходилось слышать и о таком… Точно, в реале это назвалось И-152.^[7] Опытный, наверное… Рычаг высотного корректора стоит на "нормально", можно руку на газ…

Слева выше очень медленно (по меркам XXI века, разумеется) проползают, тысячах на двух с половиной, три девятки 88-х. Это не к нам, похоже, к соседям. Справа, вдалеке, куда-то спешат по своим делам "карандашики" "дорнье", модель не разглядеть. Уж очень похожи они, все эти "дорнье", друг на дружку. Идут без истребительного прикрытия. Всё точно как в книгах про ту войну. Кстати, зрение просто потрясное. У меня никогда такого не было. Вот это сон!

Командую "От винта!", не проснувшийся ещё толком технарь шарахается в сторону. Опа – движок пошёл! Истребитель медленно двинулся вперёд. Похоже, тормоза шасси сняты – так тоже делали, наслышан. Не разогревая – времени нет! — выруливаю на старт. Взвожу пулемёты, благо, всего пара и оба сверху. Не без труда, правда. Крупнокалиберные, однако. Глянув на бессильно повисшего полосатым пенисом "колдуна",^[8] убеждаюсь в отсутствии ветра. Добавляю газ, движок ревёт, ускорение вжимает в кресло. Трясёт, кстати, не так чтобы очень. Видимо, мой "чато" ещё и с усовершенствованными – двойными – демпферами на мотораме. Скорость набирает хорошо… ручку на себя – и отрыв, буквально через полторы сотни метров… С рёвом вгрызаюсь в тёмно-голубое небо. Внушает! Какой, всё-таки, потрясный сон!

Так, а вот это точно к нам. На фоне едва успевшего посветлеть на западе неба чётко вырисовываются знакомые силуэты. Сильно растянутые по горизонтали буквы "W" с двумя блямбами снизу. "Лаптёжники". То есть, Ju.87. Полная эскадрилья. Двенадцать, значицца, "штук".^[9] На где-то паре тысяч по высоте, до нас километров десять ещё. Успеваю!

Набирая высоту, оглядываюсь по сторонам и вверх. "Юнкерсы", как им и положено, заканчивают замыкать свой круг и вот-вот начнут сваливаться в пике. Решили, очевидно, заходить ниже обычного. Поскольку зенитчики должны спать ещё. Они и спят… На пятистах примерно метрах ухожу в вираж. До чего ж мы хороши в вираже!^[10] Точно какой-то из "не бисовых" И-15-х, "бис", тот потормознее на вираже будет. И скороподъёмность, чувствую, выше.^[11] Класс! Часть тела, непосредственно соприкасающаяся с парашютом, исправно чует, как, перевернувшись на 180o, плавно входит в пике ведущий "моей" дюжины. И тебя, голубчик, вылечат – бормочу сквозь зубы, разблокируя гашетки. Итак, смертельный номер! Впервые на арене… цирка, скажем так! Зрители, во всяком случае, точно собрались уже, помимо моего технаря, раззявы сонного… Вниманию почтеннейшей публики! Слабонервных просим удалиться! Перехват на строго перпендикулярном курсе с набором высоты ненормальным каким-то И-15-м пикирующего на недобрых шестистах вёрстах в час "лапотника"! Прицел – это для "чайников". Всем фюзеляжем располагаемся по линии прохождения несущейся на меня сверху разлапистой тушки… Едва успев превратиться, на совершенно неуловимое мгновение, в знакомый силуэт, с рёвом мелькает серо-зелёно-коричневым, такое чувство, метрах в двадцати всего перед капотом, ей-богу не больше! Но я успел – мастерство не пропьёшь и не прогуляешь – всего-то лишь на один короткий миг нажать гашетки. Тряхнуло точно не по-детски, и воздушным потоком, и очередью. Прочее – вопрос везения. При такой скорости мелькания не факт, что хотя бы одна пулька пришлась на "лапотника". На шести сотнях вёрст за одну семнадцатую секунды весь проскочил, а мы за секунду всего-то 25 пулек выпускаем из обоих стволов… впрочем, шанс есть, и даже вполне. Оп, внизу взрыв… Первый готов! Набирая высоту, снова ухожу в вираж, и следующий "лапотник" мелькает сквозь мои трассы, теперь уже серо-голубым брюхом. И снова в вираж, очередной тоже, словно глухарь на току, занят только собой и своим пикированием, внизу снова взрыв, второй тоже готов, однако третий, похоже, выцеливает, видимо, что-то в последний момент заметить успел, и желает теперь угостить меня из курсовых… хрен! Чуток задрав курносый капот, мой "чато" пропускает трассы перед собой, и снова очередь, уже моя, опять в вираж… Четвёртый, похоже, раздумал пикировать, разворачивается на запад… Высота у них великовата для меня, я ж едва ли и тыщу набрать успел, а они на двух… не по уставу ихнему – должны были вообще на четырёх с половиной заходить. Снизу снова тряхнуло взрывом… Что, и третий тоже!?! Какой чудесный сон!!!

Так, а с бомбами-то они ещё медленнее меня, даже набирающего высоту. Ага, дошло, бомбы сбрасывают. Куда ни попадя. Ну, теперь это точно не моя добыча. Больше трёхсот семидесяти эта птичка никогда не выжимала. Биплан, с неубирающимися шасси, к тому же. Морально устарели мы, определённо. А жаль. В скороподъёмности почти никому не уступаем… Про виражи вообще молчу. Сказка. Видимо, с завода опытный образец сбросили. Ставший ненужным по причине полного морального устаревания и абсолютной утраты всякой актуальности. Краем глаза видел на аэродроме пару МиГов, когда взлетал, на них тоже БС'ы стояли. Видимо, из-за этого сюда и моего направили. Доживать-дослуживать. Зато уж мне повезло-то как. Хотя бы во сне.

Так, что теперь? А теперь подежурим малёхо, на паре тысяч. Горючего без малого полный бак. Боекомплект… А какой у нас, кстати, боекомплект? По триста на ствол? И расстрелял я дай бог, если десятка по три с каждого. Коротенькие совсем очереди были.

Сначала контролируем воздух. Никого и ничего, лишь "моя" девятка уже 87-х вдали уходит, курсом на запад. По идее, эскадрильи пикировщиков на полнокровный иап РККА^[12] маловато будет. Сейчас должны ещё подойти, под раздачу. Минут через десять, надо думать. Так, что у нас на земле… А на земле у нас "юнкерсы" горят. Пара совсем рядом с ВПП, метили, похоже, в счетверёнки,^[13] да там и сгинули… с небольшим перелётом… а у зениток уже народ суетится. Вон ещё один, чуток подальше, видимо, начал было выходить из пике, да не смог. И исправному-то нелегко, а я его, похоже, задел таки… или испужался так… неважно. И пара И-15бис на взлёте. Это из моего дежурного звена. А ещё какой-то не наш У-2^[14] на подходе. Из штаба дивизии, похоже – исправно информирует "чужой". Понятно. Уровень боеготовности поднимать. По причине, полагаю, отсутствия иной связи. Как оно и было на самом деле. В реале, имею в виду. Поздно, старик, уже засунули…^[15]

Нарезаю себе круги над аэродромом, изредка посматривая на набирающих высоту "подельников", а в основном любуясь небом и землёй. "Мессеры", знамо дело, обожают невнимательных. Так, на западе опять не тихо. Чёрные точки вскоре превращаются в крошечные силуэтики. С парами блямбочек по бокам от фюзеляжей. Ну и зрение у меня в этом сне! Супер-пупер! В гости к нам определённо "хейнкели", He-111,^[16] то есть, всей девяткой припожаловали. Где-то на полутора тысячах. Мои тоже уже на полутора, ведущий (старший лейтенант Фролов Пётр Ильич – проносится в голове), увидел "хейнкелей" и пошёл навстречу, за ним ведомый, что пристроился слева. Моё место, похоже, справа. Прискорбно.^[17] Но да ничего, какие наши годы… Пару минут просто летим навстречу, потом Фролов пошёл в лоб ведущему девятки, левый (знаю откуда-то, что это младший лейтенант Петькин) пристроился за ним, я же, убавив газ, немного приотстал и снизился. Сближаемся быстро, чуть опередивших меня Фролова с Петькиным словно опутали встречные трассы, вся девятка бьёт по ним, а курсовое вооружение у этой версии "хейнкеля" довольно богатое уже… Фролов стреляет – далеко, попугал только – потом быстро сманеврировал влево и вправо, сбивая прицел, потом, со стрельбой, резко ушёл резко вбок и вниз, резанув очередью по ведущему левого звена. Испанская школа! Менее опытный Петькин идёт, ведя огонь на погибель стволам, по прямой, потом как-то неуклюже рыскает вниз, дальше на него не смотрю – мой выход. Пошёл в горку и влево, резко сбросив скорость, потом с переворотом вниз и вправо, потом гашетки, кажется, даже успел заметить, как обе мои трассы впились в кабину ведущего, потом снова переворот и сразу вираж, прямо на боковой пулемёт дальнего ведомого, но тот не успевает, зато успеваю я, правда бестолку, там у "хенка" броня, но, кажется, стрелка нейтрализовал таки – и всё… в небе впереди пусто…

Какой всё-таки восхитительный сон! Небо передо мною чистое, мотор ревёт, сзади недосягаемые для меня "хейнкели", уже без беспорядочно кувыркающегося вниз ведущего девятки, и ещё один, кажись, задымил двигателем, его, похоже, Фролов достал.

Без спешки уже – а куда спешить? — поворачивая к аэродрому, осматриваюсь. "Мессеров" не видать. Слева чуть впереди Фролов. Получается, я даже на своём штатном месте, лишь далековато оторвался. Петькина только не обнаруживаю. Хотя нет, вон он, внизу, порхает бабочкой. Неуправляемый полёт, и купола не видно. Первая потеря. Почти не знал его, хотя и из нашего выпуска. Как его звали-то… Валера, кажется…

Полным газом поспешаем за "хейнкелями". Так не догоним, но перед бомбёжкой тем придётся лечь на боевой курс, вот тут-то и мы подоспеем. Впрочем, вижу трассы, и из-за "хейнкелей" высыпает во все стороны, парами, сразу шестёрка "чаек". Молодцы, успели взлететь. Один "хейнкель" сразу вспух взрывом, оставшиеся поспешно избавляются от бомб и уходят с набором высоты куда-то на юг, огрызаясь трассами, "чайки" за ними. Тот, которого пометил мой ведущий, заметно отстаёт. Похоже, отлетался. Но его возьмут "чайки", а Фролов уже закладывает широкий вираж. Правильно, наша главная задача – обезопасить взлёт-посадку. В экономичном режиме барражируем над аэродромом ещё минут двадцать, контролируя воздух. Ощущения поначалу несколько необычные. Вроде чувствую себя спокойным как танк, сколько такого уже было на симуляторах, не счесть… а сердце-то всё равно колотится как сумасшедшее. Чудеса. Странный какой-то сон. Со всеми звуками, ощущениями, запахами даже, как, впрочем, и положено в современном симуляторе, но реальность какая-то… чересчур реальная, скажем так. Вот гарью потянуло с земли. Там три воронки с разбросанными вроде как головёшками горящими и дымящимися вокруг. Возвращаются "чайки". Все вшестером. Что радует. Заходят на посадку, садятся – но это не наше дело. Наша "коза ностра" – бдить небо. Фролов, вон, головой крутит, как заведённый. Опыт есть опыт. Через пяток минут, вижу, взлетают ещё две тройки "чаек". Похоже, на смену нам. Фролов, качнув мне крыльями, заходит на посадку. Пора и мне. Не спеша снижаюсь, продолжая контролировать воздушное пространство. Притираю машину на все три точечки и гоню тихонечко так к стоянке. Там, похоже, главные фуражки собрались.

Встав на место, выключаю зажигание, отстёгиваюсь, отрываю потную задницу от парашюта, на крыло и на землю, на родимую. Трава мягко пружинит под высокими каблуками. Продолжаю радоваться жизни – какой потрясающий сон! Шлем в руки – пилотку на голову. Фролов ждёт. Стройный, белобрысый, сухощавый. Глаза серо-голубые, вроде спокойные, но словно с сумасшедшинкой в глубине. Может, после боя. Хотя нет, "чужой" полагает его мужиком нормальным, но жутко взрывным. В наше время сказали бы – "отмороженным". На всю голову. Пожимает руку. Крепенько так. Топаем к фуражкам, Фролов чуть впереди – начальник, понимаешь… Задумываюсь на секунду, и управление тут же перехватывает "чужой". Шагов за пять переходит на строевой (до чего ж ладно это у него получается), где-то в паре шагов от совсем молодого ещё чернявого мужика, довольно рослого и слегка горбоносого (от "чужого" знаю, комполка, майор Костенко, Анатолий Валентинович) останавливается, по стойке смирно, рука к голове. Фролов рядом, слышу, докладывает – Товарищ майор! Звено старшего лейтенанта Фролова посадку произвело. Задание выполнено. Уничтожено четыре самолёта противника. Потери: младший лейтенант Петькин.

Майор, отдавая честь, молча смотрит, внимательно так, сначала на Фролова потом на меня. Меня же что-то цепляет, какая-то неувязочка… Нестык какой-то… Ага, нога болит. Которую ушиб, когда из палатки выскакивал. Так не бывает. Не бывает такой детализации. Ни в симуляторах, ни во сне. Чтоб ещё и боль. Не от раны, а от случайного ушиба. И тут до меня вдруг дошло, что это не сон!

http://www.e-reading-lib.org/book.php?book=1015307

Александр Александрович Самохвалов Восток - 79:

Касательно проповеди,

произнесённой однажды на горе иудейским пророком,

именуемым на Руси Иисус Христос,

одним из многих в то смутное время

Как-то в стародавние времена, когда деревья были не только большими, но и ещё не проданными на корню вездесущим китаёзам, прикупил я вблизи традиционного рынка "зума" прекрасного города Антанариву, что живописно раскинулся вокруг небесной голубизны озера посредь красно-рыжих с прозеленью холмов, неведомо какими судьбами завалявшуюся там книжицу названием Библия. Собственно, я даже изучать её начал, но занятие это показалось мне до того нудным, что выдержать смог лишь первую пару десятков страничек убористого шрифта. И всё же, поскольку читать было абсолютно нечего, а привычка именно таким образом бездарно транжирить немногое время столь прискорбно краткого жития нашего была с нежного ещё детства укоренена жестокосердными учителями в беззащитной душе моей, я таки не смог не ознакомиться с многомудрёным тем текстом хотя бы выборочно.

Наибольшее впечатление произвела на меня Нагорная проповедь, конкретно, изречением "Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую…" Бесконечно долгими бессонными тропическими ночами, под заунывный писк несметных полчищ изголодавшихся малярийных комарих, неустанно тщившихся проникнуть сквозь марлю полога к вожделенному телу, бывший боксёр всё раскидывал и раскидывал мозгами, жалобно поскрипывающими от пропущенных в прошлом отменно поставленных ударов, тщась разгадать загадку без малого двух тысячелетий. Ведь чтобы попасть конкретно по правой, бить надо левой. А это не совсем удобно, если хочешь с максимальной эффективностью не обрадовать оппонента. Если же речь идёт о неком древнееврейском виде бокса, с левосторонней стойкой обоих боксирующих, тогда понятно, что речь идёт о прощупывающем ударе, и в рекомендации подставить другую – левую, разумеется – щёку может быть зашифрован какой-нибудь продуманный финт славной своим хитроумием нации. Снова и снова бился я верхней оконечностью тела о чеканный монолит канонического текста, пытаясь найти хотя бы какие-то зацепки к пониманию приёма, походя упомянутого мессией. Вспомнив, в конце концов, что бокс изобретён много позже чопорными англичанами, дабы бить друг другу морды культурно, окончательно пал духом, оставив безнадёжные устремления свои. Единственным результатом тех сверхусилий стала жестокая головная боль, что и поныне терзает меня от обоих Заветов, пусть даже и если едва упомянутых или мельком показанных по ТВ.

Так-то голова у меня не болит. Никогда. Главное, как я понимаю, в юном ещё возрасте озаботиться качественным упорядочиванием её содержимого. Например, посредством вибрационного утрамбовывания. По личному опыту, неплохо помогают несколько лет бокса, с закреплением эффекта основательной строевой подготовкой в военном училище.

Надысь, однако, заболела. Безжалостно, жутко и вдруг. Оторвавшись от очередного фантастического опуса, обратил внимание на экран ТВ, забытый выключением легкомысленной супругой моею, однако не обнаружил там ни малейших признаков бестселлера всех времён и народов, а единственно лишь светлый лик Президента РФ, вещающего что-то такое про Навального. Как выяснилось, по Вестям шло ток-шоу названием Прямая линия. Никогда ранее не смотрел, полагая чем-то вроде Дом-2, но в варианте для экзальтированных пенсионерок, сублимирующих остатки основного инстинкта в упоение верховным руководителем... Непонятно.

И тут вдруг в лысом черепе моём пронизывающей темя серией пульсирующих спазмов прогрохотало – "Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся."

И истина открылась мне божьим словом. Некоторые учёные полагают, будто бы на самом деле человек ничего не забывает, совсем, но просто не умеет вспоминать. Видимо, некие неведомые ассоциативные всплески вызывали из склероза моего прочитанное в, увы, далёкой уже зрелости, следствием чего и стало "дежа-вю" некогда испытанной от злоупотребления Библией цефалгии. Догадка тут же подтвердилась судорожно всплывшей в водянистой бурде, что давно уже с успехом заменяет мне мозги, новой сентенцией – "Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше", сопроводившейся новым приступом жутчайшей... в общем, я впервые понял, что называют мигренью, и почему жёны, в отсутствие месячных, склонны отказывать мужьям именно под этим предлогом.

Тщась хоть как-то отвлечься, попытался было внимать речам и понимать их. Только вот напрасно я это сделал. Поскольку именно этот момент высокопоставленный ведущий выбрал, как назло, для того, чтобы, картинно подбоченившись перед камерой, внятно произнести: "Люди, которые бьются с коррупцией, сами должны быть кристально чистыми." Что было тут же продублировано в непутёвой балде моей истошным – "И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?" За чем последовала потеря сознания по причине многократного превышения болевого порога.

Очнувшись непродолжительное время спустя, успешно купировал приступ приёмом внутрь настойки горькой "Кедровая", запив лекарство, как доктор прописал, пивом "Охота", опять же, крепкое. С детства люблю всё такое вот крепкое и основательное. Отличное, кстати, средство. Рекомендую. Детям и беременным женщинам лучше без пива. С джин-тоником. А деткам с "ягуарчиком"... Пусть приучаются.

Восстановив таким образом работоспособность мыслительного аппарата, приступил, натурально, к штатной эксплуатации оного. Я, вообще-то, с курсантских ещё времён славился просто потрясающей мощью именно как раз в анализе. Всего-всего. Но об этом как-нибудь в другой раз... Если он будет.

Ну, вот украл, скажем, господин Навальный когда-то лес – простодушно размышлял я. Бес попутал, или так – по душевной склонности. А после, допустим, раскаялся. Человек ведь такая скотина, никогда не ждёшь, что в следующий момент отчебучит. Сначала самоход, пьянка, разврат, драка, комендатура – а потом, натурально, раскаяние. На губе. Это понятно. Мне. Потому что естественно. Кстати, вера христианская, адептом коей так внезапно и сразу стал наш обожаемый, согласно опросам, лидер, именно как раз и предпочитает таких вот типусов, непонятно с какой стати полагая, будто бы раскаявшийся грешник многократно любезнее богу, нежели закоснелый в убогой добродетели своей праведник.

Скажете, не мог Навальный раскаяться? Легко! Сам, к примеру, тоже был некогда коммунистом-атеистом. Искренне, надо думать. Ибо не могли же эти честные глаза, горизонталкой собранные к переносице, таки лгать. А потом вдруг раз – и торкнуло. До самых, что называется... не будем уточнять. Надо думать, когда изображал подсвечник – "И, когда молишься, не будь, как лицемеры, которые любят молиться, чтобы показаться перед людьми" – рядышком с предыдущим всенародно избранным. Святейшей души был человек. Когда с документами не работал.

В общем, будем считать, раскаялся Навальный. Или наоборот – деньги кончились. Какая, в конце концов, половая разница. И стал себе потихонечку обличать. Заведя блог под стремительно приобрётшим крылатость названием.

Начал он, как водится, робко. Не с ноты "до", разумеется, но и не с миллиардов, а скромных миллионов, причём даже не вожделенных – неизвестно с какой стати – долларей или евров, а всего-то лишь сермяжных рублей, за трогательную близость к переменчивой погодою северной природе ласково именуемых в народе деревянными. И что?

Власть, реально озабоченная борьбой с коррупцией, сказала бы ему спасибо. И разобралась. Власть коррумпированная, но умная, сначала пропиарила бы своё огромнейшее спасибо – но в меру, дабы субъект не лопнул до времени от верноподданнейшего восторга, затем с помпой приняла бы меры к подвернувшейся под разоблачения мелочи, после чего сделала бы аккуратненькую такую подставу разоблачителю. Например, с задокументированной проплатой попытки шантажа – что может быть проще. Могу, конечно, ошибаться, но почему-то представляется, что в данном конкретном случае именно этот вариант, скорее всего, сработал бы выше всяких похвал. Разумеется, при соразмерной заманчивости наживки.

Ан нет. Чудище наше, что обло, озорно, огромно, стозевно, но каким-то неведомым образом ещё и безголово, оказалось способным лишь на самые примитивные облаяйно-кусательные рефлексы, едва ли не мгновением ока создав из стремительно надувшегося самомнением прыща совсем без малого знамя оппозиции межнационального масштаба.

Пришлось, как всегда, разбираться Самому. В привычном уже режиме ручного управления, поскольку автоматику повыбило к чертям собачьим в восьмидесятые ещё приснопамятные годы, вкупе со всеми регулировками и настройками.

И он сказанул. Буквально как в лужу, казалось бы. Честно говоря, первый вывод моего глубинного – как бурение – анализа был прост и печален. А именно что феномен альтернативной одарённости таки обладает, вопреки утверждениям множества специалистов соответствующего профиля, свойством контагиозности, вследствие чего длительное пребывание в тендеме с давно прославленным экстремальной оригинальностью мышления дублёром не могло не оказать своё негативное воздействие даже на гиганта современной русской мысли.

Неспособный сходу постигнуть непостижимое средним умам, решил было я, в силу прискорбного несовершенства своего, будто бы упомянутый выше тезис напрочь отрицает не только борьбу с коррупцией, но даже и самою возможность оной. По причине элементарного отсутствия в родной – и не только – природе особей необходимой для этой цели незамутнённости тончайших сущностей души. Ну, не попала пара именно таких вот тварей на ковчег склочного, без меры приверженного питию, но богомольного старикашки Ноя, вот и нет их теперь совсем возле нас, удручающе несовершенных и трагически не отвечающих высоким стандартам бриллиантовой безупречности.

Сказать, что результат сего анализа огорчил меня, значит, ничего не сказать. Перспектива вот так, после всего лишь года третьего срока, сходу заполучить не только не фильтрующего базар, но и совершенно не отвечающего за оный Верховного Главнокомандующего расстроила меня до такой степени, что пришлось снова бежать за водкой. И пивом. А время-то уже поджимало!

С трудом успев в установленный заботливой нашей думой заветный срок, опечалился ещё глубже. Вспомнив, как совсем вскоре после повышения цены на водку и ограничения времени её продажи в 71-м ещё далёком году один из наших руководителей напрочь утратил способность говорить без бумажки, а другой, в восьмидесятые уже годы, буквально тут же принялся нести чушь, едва ли понятную даже ему самому. Что ещё раз блистательно подтвердил буквально пару недель тому как.

И только трудным утром следующего дня, что забрезжило для меня, как водится, лишь в понедельник, снизошла на меня благодать просветления, и постиг я, наконец, всю глубину сей мысли изречённой, да и преисполнился. Для начала оптимизмом, что немаловажно в начале особенно первого дня кастрированной праздниками рабочей недели.

И дошло, наконец, до ничтожества моего, что коль скоро непосильная задача борьбы с коррупцией изначально возложена гарантом на хилые плечи убогого чиновничества нашего, то и последнему дурню даже становится совершенно ясным, где именно не только следует искать, но и запросто найти можно на Руси целые залежи людей подходящего уровня незапятнанной чистоты и душевной свежести. Получается, то есть, что таковые у нас не только имеются в наличии, но их даже и до... Много, в смысле, очень. Не какая-то там подземная даже мелкая дрянь сходу вытанцовывается, наподобие газов вонючесланцевых, а ажно цельная гора. Наподобие Магнитной, но там железо. Впрочем, и здесь далеко не камень. "По плодам их узнаете их." Так что скажем лучше – агромадная такая, в полнеба аж, целая куча совсем без малого святой непорочности, на вершине коей лихим степным или ещё каким, но определённо орлом преизящно раскорячился Гений кристальной чистоты собственной замечательно компактной персоной, "ибо Он учил их, как власть имеющий, а не как книжники и фарисеи". Угадайте, кто. Таки даже самая что ни на есть безмозглая похмельная быдлятина не сможет не догадаться. Теперь. Тем более что количество попыток ограничено лишь сроком. Президентским. Или кому ещё какой судьба предскажет.

И лишь последним приступом совсем уже нестрашного лёгкого внутричерепного томления прошелестело в покрывшихся бисеринками пота висках успевшего уже слегка причаститься пивком меня – "Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? Она уже ни к чему негодна, как разве выбросить ее вон на попрание людям."