Евгений Николаевич Полуэктов Восток – 70:

ДОЖДЬ МЕРТВЕЦОВ

- Что же в ней было не так? Девочка-подросток, завернутая в традиционное «сари» - длинный до пяток кусок ткани, плотно облегающий худое тельце до босых ног. Прическа? Обычно все деревенские женщины стягивают волосы в тугой узел на затылке в жару и вечером, прикрытый легким шарфом. Незамысловато и практично. Да, у этой девочки голова была не покрыта и волосы свободно падали на плечи неровно обрезанными черными прядями – похоже стригла она их сама, неумело и без зеркала. Да, это было необычно. Ну, и что? Ведь, ребенок. Просто бездомная побирушка, каких в этих краях много.

Я лежал в темноте с открытыми глазами и смотрел, как четыре марлевые плоскости антикомарного балдахина над гостиничной кроватью круто уходили вверх, смыкаясь к потолку и образуя белесую пирамиду, за невесомыми стенками которой злобно гудели полчища комаров.

- Наверное, похожую картину наблюдали египетские фараоны, лежа в своих пирамидах. Глупости. Ничего они не наблюдали, даже, если бы и могли. Был я в пирамиде Хеопса, там вокруг камеры, где он лежал, стены в десятки метров древнего бетона и ни малейшей щелочки – ни искорки света, ни малейшего звука.

Надо было заснуть потому, что завтра опять ранний подъем и долгая поездка по узким горным дорогам и этими посторонними, случайными мыслями я пытался прогнать неясное ощущение тревоги, связанное с появлением этой странной не весть откуда взявшейся девчонки. Маленькая, лет двенадцать или четырнадцать, бедно, если не сказать, плохо одетая, она внезапно возникла из темноты, когда мы запарковали наш автобус на открытой грунтовой площадке около дешевого одноэтажного придорожного отеля.

В автобусе нас было только двое – посольский водитель Василий Петрович (или просто Петрович) и я – переводчик индонезийского языка на практике. Прошлым утром мы выехали из Денпасара на острове Бали, несколько часов ползли по извилистому серпантину горных дорог острова до порта, потом долго под палящим солнцем ждали парома, который неспешно переправил наш автобус вместе с нами на Яву.

Потом опять бесконечные петляния между деревнями и вулканами под палящим солнцем. Сказать, что жарко, значит, ничего не сказать. Плюс тридцать три градуса с десяти часов утра и до заката – обычное в Индонезии дело. Кондиционера в хорошо заезженном посольском ПАЗике отродясь не было и на любом кресле в салоне можно смело жарить яичницу, не будь они такими безнадежно пыльными от постоянно открытых окон. Их не закрывали, наверное, уже несколько лет, как единственное спасение от беспощадной жары, но днем это помогало мало. Несколько эффективней открытые окна были вечером, когда в салон в большом количестве даже на ходу залетали непрошенные пассажиры – комары. Тогда, если прибавить скорость, их частично выдувает встречным потоком. Пустяк, но приятно, что с проклятыми мелкими кровососами можно хоть что-то сделать.

Но я отвлекся, а мысли опять возвращаются к странной девочке – одежда, прическа, лицо – по всему нищенка, побирающаяся возле отеля, но она не тянула руку и не просила подаяния. Подошла, когда мы направились к открытой двери мотеля и тихо, но твердо сказала мне:

- Вы возьмете меня завтра утром с собой.

Не попросила, а , так сказать, проинформировала.

Петрович молча прошел мимо, поскольку он вообще воспринимал местный язык, как щебетанье птиц в синем небе и не заморачивался попытками запомнить хотя бы пару слов, ну, хотя бы «да» и «нет», не говоря уже о «здравствуйте» и «до свидания». Мне это было странно и я подтрунивал над ним:

- Ох, Петрович, случится, что рядом не будет переводчика, ох, и влипнешь ты как нибудь в историю!

Итак, Петрович прошел мимо, а я сказал на ходу :

- Девочка, мы не междугородний автобус и пассажиров не берем.

Она схватила меня за руку и молча, заглянула в глаза.. Вот оно! Глаза! На смуглом детском лице были большие, черные и совсем не детские глаза – это был спокойный и отстраненный взгляд взрослого человека, углубленный в себя, человека много знающего и озабоченного чем-то несравненно большим, чем детская просьба подвезти на автобусе.

Взгляд был направлен вроде бы на меня, но видела она что-то далекое, для нее очень важное и в больших темных глазах читалось...

Тут мое сознание сочло, что оно справилось с мучившей его и меня проблемой и с удовлетворением отключилось, быстро, но плавно погружая меня в долгожданный сон. Последнее, что я успеем зафиксировать, но не осознать было слово «Тревога», почему-то в синем цвете.

Утром мы с Петровичем встали с первыми лучами солнца – впереди до Джакарты еще больше трехсот километров и каждая минута утренней прохлады была на счету. Наскоро выпили по чашке зеленого чая из большого красного китайского термоса с соответствующим названием «Красное знамя» и заторопились к автобусу. Позавтракаем по дороге в каком-нибудь придорожном кафе после десяти утра, а пока прохладно, надо успеть проехать как можно больше. Про вчерашнюю девчонку с ее смешной просьбой я и думать забыл. Мотель еще спал и только дежурный с помятым от бессонной ночи лицом, принимая от меня плату за номер, странно на нас посмотрел, что-то хотел сказать, но сдержался и молча, повел взглядом за окно в сторону нашего автобуса.

Каково же было наше удивление, когда мы вышли из гостиницы и увидели неожиданную картину – вчерашняя девчонка старательно мыла большой тряпкой на высоту своего роста – чуть выше колеса - запыленные борта нашего автобуса. Мыла старательно и судя по тому, что чистая полоса опоясывала уже весь корпус автобуса, начала она свой тяжкий труд раньше, чем мы встали.

«Вот так компот!», – как говорил поручик Ржевский из бессмертной оперетты «Гусарская баллада».

- Откуда она взялась, кто ее просил и что нам с ней делать? – все эти вопросы легко читались на вытянувшемся лице водителя Петровича.

- Она вчера просила взять ее в автобус, но я отказал, а теперь …. дадим ей десять рупий, чтобы отстала и поехали – сказал я беззаботно, но внутренний голос не поддержал моего оптимизма и неясным шепотом напомнил мне, что я должен вспомнить важное слово, сказанное мне вчера ночью. Вспоминать, было некогда и, сказав девчонке «спасибо», я протянул ей деньги, однако наткнулся на вчерашний спокойный , отсутствующий, чего-то ждущий взгляд и вспомнил то важное слово, подсказанное мне подсознанием вчера ночью : «Тревога».

- Нет, господин, денег не надо, нам надо ехать.

- «Нам»! Однако! Девчонка продолжала преподносить сюрпризы и вела себя не по возрасту.

- Петрович, она денег не берет, давай подбросим девчонку, куда ей надо, дорога тут одна, отклоняться некуда и автобус она нам все-таки вымыла, хотя мы и не просили.

- Но ты же знаешь, Женя, у нас дипломатические номера, местных возить не положено, увидят - будут проблемы и не у тебя, а у меня, как у посольского шофера.

- Смотри, Петрович, ты старший, твое решение, но у меня ощущение, что нужно ее взять. Ведь ребенок явно боится, может, от родителей тут отстал и хочет догнать.

- Ладно, сажай ее и поехали. Пусть скажет, где ей нужно сойти.

Низенький Василий Петрович колыхнул выпирающим животиком, вскарабкался в кабину. Зашипела и открылась передняя дверь. Я поднялся и занял свое привычное место впереди справа, сразу за дверью. Дома в Союзе это место билетера, а в ходе нашей ознакомительной поездки с семьями сотрудников Посольства СССР в Джакарте по острову Бали, это было место переводчика и гида – мое место.

Пять дней я сопровождал шумную группу посольских семей в экскурсионных поездках по острову, сохранившему реликтовую религию и культуру древней Индии, которая на всех остальных островах Индонезии уже триста лет была вытеснена исламом. Однако, с культурой Бали ислам не справился и здесь по-прежнему пользуются двумя древними индусскими календарями: «вуку» и «сака», по одному определяют рабочие дни, а по другому – праздничные, которых, между прочим, более двухсот в году и поэтому практически каждое утро вы можете увидеть длинные цепочки девушек и женщин в ярких нарядах, неспешно, плавно и грациозно идущих вдоль дорог к ближайшим храмам. Неспешно и плавно потому, что на голове каждая несет высоченную пирамиду фруктов и цветов – приношения богам, коих здесь весьма не малое количество, чем, кстати, и объясняется такое количество праздников. Наверное, в этом и кроется сохранность уникальной культуры Бали - многочисленные божества организовали круговую оборону и ислам остановился перед именно этим островом.

Праздников очень много, самых разных. Большая часть посвящена охраняющим божествам, другие – угрожающим духам. Таким является, например, праздник полной тишины, когда на целые сутки по всему острову разливается тишина - замирают все деревни. Привычная жизнь при этом, конечно, не останавливается, все работаю и живут, как обычно, но нельзя громко разговаривать и вообще шуметь, чтобы обмануть злых духов, которые приходят в этот день к людям, и показать, что людей в деревне нет. Есть праздники, посвященные вполне практическим нуждам, например – регулярной уборке и чистке в домах или совместной уборке всей деревни или даже ремонту дорог и мостов. Однако, любая совместная работа на общее благо традиционно обставляется как праздник.

Эта атмосфера постоянного праздника в окружении райской природы вызывала шумную зависть у наших женщин, да и мужчин тоже. Каждый день мы крутились по узким извилистым дорогам между громадами заросших изумрудной зеленью вулканов, осматривали застывшие в их жерлах зеркала горных озер, любовались бесконечной лентой белого океанского прибоя, периодически перемежающегося желтыми пятнами пляжей, поднимались к древним индуистским храмам и везде встречали праздничные шествия. А ведь кроме календарных праздников есть еще свадьбы, а это всегда праздник для всей деревни. Есть и неизбежные похороны с сожжением, которые к нашему изумлению тоже проводятся как праздник, поскольку умерший отправляется все-таки в лучший мир и за него положено порадоваться. Меня эта традиция в первый раз тоже поразила, но потом я вспомнил, что в древней Руси был очень похожий обычай – тризна и научился воспринимать проводы ушедшего правильно.

Было только одно исключение, места, где мы не встречали веселья и праздничных шествий – это посещение деревень, засыпанных очередным извержением очередного вулкана. С любопытством и тихим страхом мы осматривали деревеньки, засыпанные, черным, хрустящим пеплом, заселяемые, как правило, многочисленными обезьяньими семьями. Смешно копируя людей, к туристам выходили мамаши семейств в окружении детей, которые забавно вставали на задние лапки и протягивали передние за подаянием. Наши дети и взрослые радостно смеялись, бросали обезьянкам бананы и печенье, совсем при этом мало отличаясь от дальних диких родственников.

Мне же было не очень весело наблюдать такие сцены – количество погибших деревень, виденных мною на Бали, на Яве и на Суматре, наводило на мысль, что этот, восхищающий туристов рай, расположен слишком близоко к аду, двери которого слишком часто распахиваются в ходе бесконечных извержений и забирают к себе из рая тысячи и десятки тысяч человеческих жизней. Наверное, поэтому я чисто инстинктивно при посещении погибших деревень и поселков снимал головной убор, когда он на мне был, старался не веселиться сам и советовал другим взрослым вести себя сдержанней, чтобы не оскорблять бестактным весельем чужую беду. Получалось это, правда, не всегда.

Вот два дня назад, когда при осмотре маленькой, давно засыпанной пеплом извержения деревеньки у вулкана Бату Кару к нам стали приставать с подаяниями обезьянки, наш водитель автобуса стал швырять в них кусками лавы. Местный проводник (к вулканам поднимаются только с проводниками) бросился ко мне и с волнением предупредил:

- Нельзя, нельзя – это неуважение к Огненной Горе, она может покарать!

Я перевел его предупреждение, чем вызвал громкий смех и водителя Василия Петровича и всей группы. Увы, увы. Незнание чужой культуры еще можно оправдать, но невнимание к ней не освобождает от ответственности, в чем мне и Василию Петровичу предстояло убедиться позже.

В общем и целом наша поездка по острову протекала весело и увлекательно, пока, наконец, крутые горки не укатали нашего «Сивку» – на шестой день райской жизни у автобуса загремел под днищем подшипник коленчатого вала и о возвращении всей группы тем же автобусом назад в столицу, пришлось отказаться – слишком опасно. В любой момент подшипник мог развалиться на куски и наш автобус стал бы намертво и надолго потому, что единственное место, где его можно починить – это гараж Посольства. Поэтому через день вся группа семей улетела самолетом в Джакарту, а мы с водителем, измотанные активным отдыхом, погнали автобус назад, своим очень тихим ходом.

Так мы оказались в этом маленьком мотеле и теперь нам предстояло малой скоростью двигаться в направлении города Джокьякарта. Тем временем загадочная девчонка суетилась около двери и никак не могла взобраться в автобус – длинная и узкая юбка сари не позволяла ей поднять ногу на высокую ступеньку. Двигатель уже урчал, Петрович нетерпеливо оглядывался. Пришлось мне встать, протянуть ей руку и вдернуть в салон автобуса. И тут я разглядел, что вся ее рука до короткого рукава у плеча была густо покрыта сыпью белесых и темно-серых точек то ли волдырей, то ли прыщей, то ли ожогов. И вторая рука! И на лице!

- Бог ты мой! Не хватало только подцепить с такой попутчицей какую- нибудь заразу!

Я отдернул руку и повернулся к водителю, чтобы сообщить неприятную новость, остановиться и высадить девчонку. Вот тебе и внутренний голос. Спасибо. Удружил.

- Петрович, тормози.

Но девчонка опередила меня. Все так же спокойно глядя на меня недетским отстраненным взглядом, она бесстрастно сказала:

- Не бойтесь, господин, это дождь мертвецов.

Сочтя такое объяснение исчерпывающим, она прошла, цепляясь за металлические поручни сидений, в самый конец салона и села, глядя прямо перед собой. Нормальный ребенок в такой ситуации должен прилипнуть носом к окну и задавать вопросы. За окном медленно проплывали оживающие горные деревушки, семенили навстречу маленькие повозки «бичи», запряженные такими же маленькими лошадками – только они могли подниматься на крутые подъемы горных дорог, недоступные для машины. Поэтому местные жители и крестьяне для подъема к террасным рисовым полям на крутых склонах вулканов пользовались только этими лошадками. Причем, несколько раз я был свидетелем трагикомических ситуаций, когда бодро бежавшая маленькая лошадка, тащившая коляску «бичи», где, между прочим, сидело по четыре – пять взрослых человек, вдруг падала замертво на дорогу и не подавала признаков жизни.

Пару раз такие сцены встречались мне на курсах встречных к движению нашего автобуса и каждый раз меня удивляло, что пассажиры «бичи» спокойно продолжали сидеть на своих местах, не делая попытки поднять животное. Но наш автобус проносился мимо и я не успевал увидеть продолжения дорожной трагедии. Заинтригованный таким странным отношением к несчастным животным, я расспросил местного гида и оказалось, что у лошадок просто-напросто наступал обморок от кислородного голодания и, полежав минут десять, они бодро вскакивали и, как ни в чем не бывало, дальше трусили в гору. Удивительная лошадка, прямо Конек-Горбунок из русских сказок: грянулся оземь, полежал, ожил и побежал дальше. Словом, за окном было на много интересного даже для взрослого, но девчонка сидела молча, глядя только перед собой и смотрела, казалось, в себя. Позже я много раз буду видеть такой взгляд и научусь понимать, что он означает, но это будет позже, много позже.

А пока, мы ехали в полном молчании, изредка прерываемом грохотом рассыпающегося подшипника коленвала, и я ломал голову, что мне сказать водителю. В объяснении «это дождь мертвецов» я не видел никакого смысла. Как это понимать? Болезнь или травма? Если болезнь заразная, а пока это выглядело именно так, то лучше ее скорее высадить, но с другой стороны бросить ребенка на дороге в горах не гуманно. Если не заразная, то повезем дальше, пока по пути. Но можно ли ей верить, что болезнь не заразная? Опять же, она этого не сказала, но даже, если и так, то она ребенок, может и не знать своей болезни.

- Черт возьми, - думал я - что же значит этот пугающий «дождь мертвецов»? Может, я не правильно понял или это местная идиома, но нет – результат, как говорится, на лице и на руках. Неприятный каламбур. Он мне не нравится. Да и сама она мне не нравится - настораживающе странная. Странны эти не детские глаза на детском лице, не ее глаза, чужие с тревожно ожидающим взглядом. Сумасшедшая? Нет, – говорит разумно и действует очень собрано и нацелено. Помыть большой автобус, чтобы вынудить нас взять ее с собой – не всякий ребенок такое придумает. Говорит только со мной, а откуда ей знать, что только я из нас двоих ее понимаю? Интуиция? Нет, она явно очень нацелена, вот только на что? Чего от нее ожидать? Ни в полицию, ни в больницу мы ее сдать не можем – потом хлопот не оберешься. Да и где они здесь в горах эти больницы.

Ох, не нравится мне все это. Ладно, если она не сойдет сама раньше, то после десяти часов остановимся перекусить в ближайшей харчевне, я расскажу о своих наблюдениях и соображениях Петровичу и там мы ее оставим, хочет она того или нет. Дадим денег, по крайней мере, поест, а дальше пусть добирается туда, куда ей так надо. Решено.

Так, в полном молчании, в разных концах салона, мы ехали еще три часа, когда же солнце начало стремительно накалять крышу автобуса мы остановились у ближайшей придорожной харчевни, гордо именуемой рестораном, чтобы, наконец, перекусить, чем Бог послал. Обычно в таких заведениях местный бог не балует разнообразием и посылает только жареных кур с жареным рисом и овощами – «наси горенг» и крепкий чай или кофе местных сортов. Пиво марки «Бинтанг» (Звезда) тоже всегда есть, но о нем мы такой поездке не говорим. Надо признаться и то и другое и третье неизменно вкусно в любой точке Индонезии.

Когда наш автобус, гремя коленвалом, осторожно затормозил у «ресторана», я встал и приветливым голосом Серого Волка сказал:

- Девочка, ты, наверное, устала и хочешь кушать, пойдем с нами, мы поедим и тебя накормим.

Ответ, однако, я получил отнюдь не в духе Красной Шапочки:

- Господин, я знаю, вы хотите меня здесь оставить, я никуда не пойду и кормить меня не надо. Меня люди кормят. Мне надо ехать с вами и перестаньте меня бояться. Вам другого надо бояться.

- И чего же нам бояться?

- Огненной горы.

Черт возьми, это уже слишком! Она не только не подчиняется, но еще и угрожает! Бояться вулкана? Она, что знает, что будет извержение?

Ладно, детский лепет. Взять ее за руку и вытащить из автобуса? Но, с одной стороны, брать ее за руку не очень хочется, а с другой, - начнет визжать и плакать и что нам объяснять людям вокруг или полиции, если местные ее вызовут? С третьей стороны – она, что мысли читает? Цугцванг. Какой ход ни сделай – все плохо или еще хуже. И тащить ее дальше не хочется, и высадить силой невозможно. Попали в ситуацию!

Девчонка осталась, а мы с водителем вышли, и я кратко обрисовал ему ситуацию, как, почти, безвыходную и, естественно, нарвался на выволочку:

- Говорил же я тебе, не надо ее брать. А ты «она нам автобус вымыла». Не пришлось бы нам теперь самим мыть весь автобус. Изнутри.

Отрицать его правоту было бессмысленно - идея взять ее была моя, следовательно, и выпутываться теперь надо мне. Оставался вопрос - как?

Тем не менее, проблема аппетита нам с водителем не испортила и, перекусив, мы решили, что мне надо девчонку разговорить, выяснить, куда и за чем она едет. Если скоро сама не сойдет то, в ближайшем по маршруту городе попросить первую встреченную женщину с детьми, чтобы она выманила упрямую девчонку из нашего автобуса.

На выходе их ресторанчика я, все-таки, спросил у пожилого официанта, тщательно отсчитавшего нам сдачу:

- Отец, что такое «дождь мертвецов»?

Официант помотал головой, посмотрел по сторонам, поклонился и молча, ушел. Не понял меня, не знает или не хочет говорить?

Проблема не снималась, а ситуация накалялась – скоро большой город, там полиция, которая наверняка остановит наш гремящий коленвалом автобус и осмотрит его, а автобус с дипломатическими номерами, увидят девчонку… Может, ничего и не скажут, а может, начнут задавать вопросы зачем и куда мы ее везем. У нас советские номера, а в стране не так был военный антикоммунистический переворот, местная пресса не упустит возможности…

- Да, похоже, по моей вине мы можем крепко влипнуть и загремлю я назад в родной институт, но уже с «черным» билетом!

Такие нерадостные мысли крутились в моей голове. Автобус, громыхая злосчастным коленвалом, медленно сползал в долину перед маячившим далеко впереди вулканом, с вершины которого поперек дороги сползал длинный шлейф белого дыма. Ничего особенного - вулканов в Индонезии более полутысячи из них около ста тридцати находится именно на Яве и половина из них действующие. Тут из любой точки острова, где ты не находишься, всегда виден, по меньшей мере, один - два дымящихся вулкана или один извергающийся. Тут их великое множество самых разных: грязевые, дымовые, паровые, гейзерные, с кипящими озерами в кратере, с холодными озерами и с цветными.

К примеру, есть три вулкана и в кратере каждого озеро разного цвета: голубого, красного и зеленого в зависимости от растворенных минералов. Так, мало того, они еще меняют цвета в разное время года. Есть вулкан Бромо с огромным озером серной кислоты, из которого вытекают кислотные реки разной концентрации. Есть вулканы с другими кислотами и минеральными коктейлями - не надо строить никаких предприятий химической промышленности, находи и черпай!

Но главная опасность - это дремлющие вулканы , они взрываются без предупреждения и сносят лавой или сжигают газами целые деревни.

Тем временем, автобус сползал в полосу дыма, становилось темнее.

- Наверное, это вулкан Мерапи – подумал я отстраненно – он постоянно дымит, значит, скоро будет город Джокьякарта, а это создание на заднем сиденье, сидит все также, молча и не думает сходить. Надо ее уговорить или напугать.

- Девочка, тебе не страшно? Я думаю тебе пора сойти и подождать пока ветер перемениться. Я дам тебе денег и ты выходи . Ведь страшно, правда? Скоро может быть опасно. Выходи. Ты же сама говорила, что нам надо бояться огненной горы. Вон гора, идет дым и это опасно. Тебе лучше выйти.

Конечно, я знал, что реально никакой опасности нет – ну, дымит этот вулкан уже сотню лет и ничего. Правда, иногда все-таки взрывается и тогда мало не бывает, но не сегодня же. Впрочем, никто не знает, когда. И как они эти индонезийцы вообще живут на этом острове? «Гирлянда островов и Ява ее самая крупная жемчужина» - звучит красиво, но Яву вполне можно сравнить и с минным полем, под зеленой травкой и пальмами которого тикает полсотни мин огромной мощности, ибо нет другого места в мире с такой концентрацией действующих и спящих вулканов. В конце концов, одно из самых сильных извержений за последние сто лет – вулкан Кракатау, случилось именно здесь!

- Давай, девочка, готовься выходить.

- Да, господин, скоро опасно, но готовится надо вам. А я сойду.

- Василий Петрович, слава Богу, кажется, испугал я ее и она, наконец, сойдет. Очень это дым оказался кстати. Спасибо ему.

Правда, дым мне показался несколько странным – он не щипал глаза, не першил в горле и скорее напоминал туман или мглу. Не, да ладно.

Я расслабился и удовлетворенно откинулся на спинку своего сидения. Скоро эта странная и опасная своей неопределенностью ситуация разрешится. Но, оказалось, что обрадовался я преждевременно, ибо именно в этот момент и пришла опасность - главное событие всего нашего путешествия.

Со стороны левого борта автобуса, обращенного к вулкану, в тумане показалось неясное голубовато – синеватое свечение. Постепенно и довольно быстро оно нарастало и вскоре приняло форму правильного синего шара, уверенно догонявшего наш автобус и приближавшегося к окну. Все окна были открыты. Шар по диаметру больше окон. Тем не менее, он без видимых трудностей через ближайшее окно влетел в салон, где окрасился в уже в фиолетовый цвет и плавно покачиваясь, направился в нашу сторону – в передний конец салона.

Время, казалось, остановилась. Шар медленно плыл на высоте с полметра ниже потолка, немного опускаясь и поднимаясь, не касаясь горизонтальных металлических поручней со свисающими кожаными петлями. Очень спокойно. Я сидел неподвижно, не в состоянии двинуть рукой или ногой, даже раскрыть рот и, как завороженный смотрел на надвигавшийся шар.

Странно, но страха не было – видел все ясно, но смотрел как будто со стороны. Вот шар ближе, ближе, уже метра два от меня. Движется точно по центру прохода в сторону водителя. Шар не газовый - внешняя граница поверхности совершенно четкая, не размытая, но полупрозрачная и через нее я вижу сидящую все также неподвижно девчонку, она тоже неотрывно следит за шаром. Вот шар уже на расстоянии метра, диаметр увеличился – он раза в два больше футбольного мяча. Внутри вижу странное неясное движение. Глаз оторвать не могу, но ухом фиксирую, что мотор автобуса заглох и мы медленно катимся.

Вот шар приблизился совсем близко и должен коснуться прозрачной пластмассовой перегородки, отделяющей салон от кабины водителя. Стоит мне протянуть руку прямо и вверх, и я могу коснуться поверхности шара, внутри которого в процессе неясного движения появляются красные искорки. Одновременно ясно осознаю, что руками двигать не могу. Даже шевельнуться не могу.

Сижу и наблюдаю. В голову приходит спокойный вопрос: интересно, прожжет пластмассу или нет? Скорее всего, нет - тепла, исходящего от шара я не ощущаю, он холодный. Боковым зрением правого глаза вижу, что водитель тоже сидит неподвижно, как замороженный и не делает попыток остановить медленно катящийся автобус. Шар приподнялся вверх к узкой щели между пластмассовой перегородкой, отделяющей салон от водителя, и потолком, но щель была узкая для него. Потом опустился чуть вниз, словно искал доступа к водителю, и, поколебавшись, качнулся в мою сторону.

- Правильно, подумал я спокойно – с моей стороны пройти можно.

В туже секунду девчонка с дальнего конца салона издала длинный тонкий визг и что-то требовательно прокричала писклявым голосом . Фиолетовый шар замер, стал наливаться изнутри красным, потом тихо поплыл назад и вдруг стремительно вылетел в окно. Снаружи он опять стал синим, медленно поднялся над крышей. Несколько мгновений повисел. Потом резко опустился и коснулся одной из слегка затемненных пластиковых световых панелей, двумя рядами расположенных вдоль крыши автобуса с каждой стороны. Раздался резкий треск, по панели разбежалась сетка трещин, а шар, голубея на глазах, плавно угас в дымном тумане.

Все продолжали сидеть не двигаясь. Потом водитель медленным, заторможенным движением потянул ручник и автобус замер. Несколько бесконечно длинных мгновений ничего не происходило, но вот рядом прошумела встречная машина и все словно очнулись. Петрович , не меняя позы, молча, как сомнамбула, завел двигатель и открыл дверь. Я закрутил головой и посмотрел на девчонку. Она, тоже молча, встала, прошла, ничего не касаясь между кресел к передней двери, спрыгнула на землю и, не сказав ни слова, исчезла в светлеющем на глазах тумане.

Мы, по-прежнему в молчании, медленно доехали до города. Легкая полоса дыма из курящегося вулкана осталась позади. В городе нас, как и ожидалось, остановила полиция, привлеченная немилосердно громыхающим коленвалом, проверила документы, осмотрела автобус. Я объяснил им суть нашей поломки и мы продолжили наш путь в сторону столицы, но уже со скоростью не более двадцати километров час. Полдня ползли в крайнем ряду, молча и только к вечеру, когда остановились в очередной придорожной гостиной на ночлег, Петрович нарушил табу посольского водителя - мы взяли большую бутылку пива «Бинтанг» и разговорились.

- И что же это было, Евгений?

- Похоже, Петрович, шаровая молния.

- Дела-а-а.

Я был словно парализован, но в зеркало видел шар и понимал, что он движется ко мне. А девчонка? Была она заразной или нет? Неважно, но , когда шар улетел, я словно слышал ее приказ открыть дверь. Какое-то затмение нашло и потом - чувство вины, словно я нарушил ПДД и сбежал от гаишника, но знаю, что штраф придет и боюсь. Даже сейчас боюсь. Ничего не понимаю.

- Не знаю, что и сказать тебе, Петрович. Столько странностей в ней, мне казалось, нет, я почти уверен, что она читала мои мысли и знала, что будет. Она связана со всем, что потом с нами произошло. У меня ощущение, что все как-то взаимосвязано, но в единую картину не складывается…Непонятно, зачем она именно с нами поехала. И потом, не выходит из головы это странное выражение – «дождь мертвецов». Я чувствую, что в нем ключ ко всем странным событиям, но не могу понять, в чем же смысл. Мистика.

- Ладно, Евгений, давай мы голову ломать не будем и в Посольстве ничего рассказывать не станем, оставим все эти странности и загадки между нами. Ну, представь, кто нам поверит? Скорее всего, скажут, что мы с тобой поддавали всю дорогу, ехали пьяные до чертиков, да еще девчонку- оборванку подвозили, там и до оргвыводов недалеко, а у меня середина командировки и не хотелось бы до срока уезжать с испорченной характеристикой. Согласен? Ну, по рукам?

- По рукам, Василий Петрович. Доедем и забудем.

- Забудем, Женя. Но на вулканы я больше ни ногой.

Мне, тем более не хотелось уезжать с испорченной характеристикой, мы договорились и оба, честно свою договоренность выполнили – в посольстве и аппарате эконом советника, где я работал по возвращении из Сурабайи, никто о нашем приключении так и не узнал. Но, конечно же, загадка странной девчонки из «дождя мертвецов» и все явно связанные с ней явления - туман, появление и исчезновение шаровой молнии, не давали мне покоя. Эта загадка сидела гвоздем в моем сознании и я всячески искал возможность ее разрешить.

Изо дня в день я переводил экономические статьи из газет, различные соглашения и договоренности, переговоры комиссий и делегаций, бесконечную переписку с Министерством экономики Индонезии, отчеты и решения по открытию и закрытию разных промышленных объектов, но шанс переговорить один на один со знающим человеком из числа местных в подходящей обстановке никак не представлялся.

Но, вот, наконец, однажды я поехал на согласование плана и графика работ к директору одной местной строительной компании, которая строила нам новый офис. Господин Салех – так звали директора, был типичным старым лет за пятьдесят, индонезийским интеллигентом еще голландской закалки - небольшого роста, с большой лысиной, добрыми глазами , всегда в тщательно выглаженной рубашке с галстуком, предельно вежливый и с располагающими манерами. Каждый раз, когда я приезжал к нему для очередного согласования документов, он выставлял всех из своего кабинета, и за обязательным стаканом крепкого чая, очень внимательно и терпеливо отвечал на мои вопросы. Срок моей командировки к тому времени подходил к концу, у нас установились хорошие деловые отношения и я решил, что лучшего случая мне не представится.

Завершив деловую часть беседы, я очень вежливо попросил ,не может ли он уделить мне полчаса своего внимания для объяснения некоторых местных не очень мне понятных, но очень мне интересных традиций, обычаев и связанных с ними языковых оборотов. Ну, какой же интеллигентный человек откажет иностранцу в такой просьбе? Я рассказал ему все о нашем приключении с момента, когда девчонка остановила меня в дверях придорожной гостиницы и до момента ее исчезновения.

Господин Салех слушал меня по обыкновению очень внимательно, не перебивая, изредка снимая и одевая на свой маленький нос старые очки в толстой роговой оправе, каких уже давно нет в продаже даже на китайских базарах. Когда же я завершил рассказ, он опять снял очки, повертел их за дужку, помолчал, подумал, позвонил секретарше, сказал, чтобы нас не беспокоили и, наконец, заговорил.

- Господин Евгений, то, что я вам сейчас расскажу, вам, человеку с европейским образованием и логическим мышлением с опорой на науку, может показаться странным и не заслуживающим доверия. Но вы изучаете индонезийский язык, стараетесь понять нашу культуру и обычаи – это приятно и обязывает меня со всем вниманием отнестись к вашим вопросам, но и вы будьте готовы к непростому объяснению.

Итак, что такое «дождь мертвецов»? Так в деревнях называют черный пепел, который вырывается из кратера вулкана при взрыве или внезапном извержении. Он очень горячий с удушающими газами и, если на своем пути накрывает деревню, то живых в ней не остается. Погибшие сгорают и сами становятся пеплом. Проходит время, пепел остывает и люди возвращаются на пепелища потому, что на острове им идти больше некуда, а почва, после каждого извержения становится, извините, все плодороднее. Вы живете в большой стране, где много земли и вам такое поведение может показаться м-м-м, необычным, очень противоречивым, но это наша реальность и мы живем в ней тысячелетия. Да.

Так, вот, дальше. Когда происходит очередное извержение и накрывает очередную деревню на старом месте или неподалеку, то горячие газы и ветер несут новый пепел и вздымают с земли старый, все перемешивается, дышать нечем, люди сгорают заживо и умирают от удушья пеплом тех, кто погиб раньше. Да. Те редкие счастливчики, кому повезло выжить, да, такое случается, остаются обожженными и травмированными не только физически, но и душевно. Многие из них остаются просто неизлечимо больными и умирают позже, но некоторые, единицы, приобретают совершенно новые качества, необходимые для выживания – они становятся способны, как мы говорим, слышать «огненные горы».

Нет, нет, я знаю, что вы хотите сказать, что, наверное, они слышат колебания земли у вершины или подножия вулкана. Так их слышат и собаки с кошками, но не все и не всегда. Кроме того, теперь, говорят, есть научная аппаратура, но, вот японцам, к примеру, она не очень помогает. А люди, обожженные «дождем мертвецов» слышат голос вулканов раньше всех и могут с ними общаться. Таких в деревнях у подножия вулканов назначают «хранителями горы» и «говорящими с духами».

Вы не улыбаетесь и это хорошо, значит, мне есть смысл продолжать. «Хранители горы» уже не работают в поле и не имеют семей – все их внимание уходит на общение с горой, с дымом, с лавой. В них просыпается дар и потребность, а, может, природный долг спасать людей, даже ценой своей жизни. Горы предупреждают их, когда будет извержение, куда пойдет облако дыма или потечет лава. Таким образом, они предупреждают людей и спасают их. За это люди их кормят, строят им дома. «Хранители гор» или люди вышедшие из «дождя мертвых» во время извержения всегда остаются в деревне или выходят навстречу извержению и стараются направить «дождь мертвецов» в сторону от деревни. Бывает, при этом они погибают, но спасают деревню или дают возможность людям бежать и спастись. Они сами становятся пеплом, но потом при новом извержении они выберут нового «хранителя».

Да. Вам еще интересно? Так, вот. Европейцу, не обижайтесь, который с детства загружает свой мозг многими знаниями, нужными и не очень, на спокойной земле нет нужды развивать в себе способность прямого общения с силами природы, европеец нацелен не на общение и диалог, а на экспансию, на примат силы и насилия над природой. Не мне судить, правы вы или нет, но придет время и вы поймете, что природа, в конечном счете, всегда сильнее. Она сильнее всех атомных и прочих бомб и ракет, вместе взятых и всегда найдет способ наказать за насилие, когда ее терпение иссякает. Воюйте между собой, если ничего умнее придумать не можете, но уважайте природу и берегитесь ее возмездия.

Мы это поняли давно и храним правила диалога с горами, землей и водой, не переоценивая достижений науки, не зря понятие «родина» на нашем языке звучит, как «союз земли и воды». Нас сурово учат, но иначе не выжить – земля, вода и горы нас кормят.

Да, теперь о вашей странной девочке – она будущий «Хранитель горы», какой - она выберет сама. Скорее всего, вернется к своей горе, где была ее деревня. Конечно же, она не была заразно больной, просто обожжена падающим пеплом, но, главное, в ней проснулось то, что европейцы называют инстинктом, но это не точно, мы говорим – «приказ духов огненной горы» хранить людей. Надеюсь, теперь вы понимаете, что она спасла вас и вашего друга. Ведь шар пришел за ним – это и было возмездие огненной горы, о котором предупреждала девочка. За что? Наверное, он знает. Вы были ни при чем, но могли погибнуть, и «хранительница» остановила шар.

Вас удивил ее странный отсутствующий взгляд? Это потому, что теперь всю жизнь она будет слушать голос горы или духов горы, чтобы вовремя услышать предупреждение и успеть спасти людей. Всю жизнь будет ждать.

Вот, так. Удивляйтесь, юноша, удивляйтесь, учитесь у природы, но никогда не думайте, что знаете все. Уважайте тех, кто живет ближе к природе. Да. Они знают меньше вас, но то, что им нужно для выживания, они знают лучше потому, что эти знания им дает сама природа. Кому, она решает сама, и не называйте все, что я вам рассказал мистикой. Мистика – это всего лишь временный туман незнания.

Через месяц моя командировка в Индонезию закончилась. Больше я туда не вернулся, но в моей памяти навсегда осталось лицо маленькой девочки с большими темными глазами, в которых застыло вечное ожидание.