Владимир Петрович Танчук Восток – 75:

ДЕД АНДРЕЕВ

4-й курс. «Хилтон»

Первую встречу или первое упоминание о Деде у меня не сохранилось. Сохранилось воспоминание о том, что начальника института можно встретить где угодно и к этому надо быть всегда готовым. Так и случилось. Где-то в начале учебы в институте, я пробирался по лестнице – мало ли какие неожиданности подстерегают первогодка на узких площадках по пути на верхний этаж.

Неожиданно я услышал стариковское ворчание: «Вот-так!» и неожиданно передо мной возникла такая картина: неопытный слушак-первогодок (тогда мы еще носили это гордое необычное звание, которое давалось только офицерам высших военно-учебных заведений и которое досталось нам по наследству от офицеров-фронтовиков прошлых лет; на наш век выпало «закрывать» многое из прошлого и переходить на ступень ниже: слушатель после второго курса превратился в обычного курсанта, мы были последние, кто впервые увольнительную увидел только в войсках, а пользовался солидным красным пропуском с красивым вензелем «К», который многих вводил в смущение и открывал нам дорогу в московские театры, рестораны, выставки и другие малодоступные в то время места; мы были последние, кто вольготно жил в двухкомнатных номерах Хилтона с кухней и свободным доступом к «гражданке», кто питался в нашей столовой ресторанного типа из одного котла с генералами и преподавателями, потому что стипендия только чуть не дотягивала до зарплаты МНСа; а потом мы были последние, кто уходил из Афгана, кто был последним гражданином СССР и так далее).

Да, бледный и растерянный слушак-первогодок стоял навытяжку, да и что могло быть другое, если он был зажат в углу лестничной площадки, а верхнюю пуговицу его гимнастерки не спеша и аккуратно застегивал начальник института генерал-полковник Андреев.

Человек с необычной внешностью, которая могла вызвать улыбку у того, кто ничего не знал о нем, с остатками волос на яйцеобразной голове постоянно повторял как бы про себя «Вот-так!». За этой внешней маской он скрывал все, что не нужно было знать и видеть окружающим. Добрый Дед, которого все любили и были благодарны за ту атмосферу, которая наполняла наше институтское пространство.

Но однажды, в неурочное время я оказался в ненужном месте – на дороге, ведущей от КПП к учебному корпусу (тогда был один старый 8-этажный корпус, а караулка располагалась как раз на углу). Прямо у КПП были тыловые двери столовой и кухни. Я услышал начальственный голос очень громкий и грозный, от которого сразу становилось не по себе. Несколько офицеров, в т.ч. и старших стремительно прошмыгнули мимо меня. Мне некуда было деваться, да и любопытство взяло верх. Я осторожно высунул нос из-за угла. Это был Дед. Никакого дребезжания в голосе, никакого ворчания. Он как-то наполовину высунулся из своей черной Волги и «выражал свое крайнее неудовольствие» начпроду института – майору с очень нехудым лицом. Оно в этот момент ко всему прочему было совершенно белым. Сообразив, что момент слишком деликатный для дальнейшего проявления любопытства, я быстро ретировался.

Наш курс, знаменитый Степановский курс (самый большой за всю послевоенную историю института, курс, который задавал тон в различных начинаниях от художественной самодеятельности до «облагораживания» учебных и жилых помещений, курс, которым командовал первый в институте кавалер ордена За Службу Родине – когда он его получил, то отдал на один край длинного строя, чтобы его передали через все руки со словами: «Посмотрите и пощупайте его, я заработал его на ваших спинах»; у необычных людей и судьба необычная, часто трагическая), знал о начальнике института гораздо больше остальных. В то время на уровне слухов мы знали, что отец подполковника Валентина Степанова полковник Сергей Степанов был в годы войны начальником института и погиб на фронте. Был 1975 год. Приближалась 30-я годовщина Победы. Степанов проявил очередную и как обычно очень удачную инициативу – устроить цикл встреч с участниками войны. А в нашей необычной среде было с кем встретиться!

Естественно, первым был Андреев. Сыну своего коллеги отказать он не мог. Тогда мы и узнали о его военной карьере и успехах на дипломатической ниве. О блокадном Ленинграде, о боях на фронте и переговорах с американцами (как сейчас пригодился бы его опыт!). Так сложилось, что моя служба прошла в армейских и окружных штабах. Я видел очень многих генералов, которые не прошли через узкое горлышко, которое ведет на самый верх. Часто это не есть результат их личных качеств. Я также прекрасно знал, что перевод на должность начальника военно-учебного заведения, пусть и высокого ранга, не является повышением или ступенькой в карьере. В то время мы еще не разбирались в таких подробностях политического механизма, да и о судьбе Жукова и связанных с ним генералов еще не догадывались. Может быть знаменитое дедовское «Вот-так!», произнесенное в нос, и было той оперативно-стратегической маскировкой, которая скрывала от окружающих то, что творилось в душе Генерала.

Последнее, что мне запомнилось, это весна того года, когда Деда отправили в отставку и заменили г-п Катышкиным, человеком тоже заслуженным, но как нам казалось, не того калибра, что Дед. Была ранняя весна, только начали распускаться почки. На самоподготовке мы стояли у окна смотрели в наш маленький дворик перед входом в учебный корпус. И вдруг, я увидел генерала Андреева. Он сошел с асфальта на клумбу и нюхал эту только-что раскрывшуюся почку. Мне тогда показалось это чудачеством старика. Когда сегодня я достиг его тогдашнего возраста, то так уже не кажется. Просто острое ощущение природы, по-видимому, присуще натурам творческим. Вот еще один перелом: с Андреевым из института ушла целая эпоха – эпоха творческой атмосферы и стремления к интеллектуальности и интеллигентности (фу! Правильно написал это слово, а ведь именно оно стоило мне балла на вступительном сочинении), только при нем так необходимую военному человеку кафедру оперативно-тактической подготовки могли прозвать дубовой кафедрой.

И еще. Дед очень остро чувствовал время. Когда он выступал перед нами, он пожаловался на пренебрежительное отношение нет, не молодежи, а людей вообще к военному человеку. Он вспомнил, что до войны офицеры ходили с личным оружием и на них никто не нападал, им всегда уважительно уступали место в очереди и в других общественных местах. Как в воду глядел. В 19 веке офицеру, появившемуся в обществе по-гражданке полагалась гауптвахта, а мы в начале 90-х в 20-м веке на службу пробирались по-гражданке, чтобы потом переодеться в форму защитника отечества. Да, тогда его справедливо было писать с маленькой буквы.

Это хорошо, что мы вспоминаем тех, кто нас сделал такими, какими мы стали. Спасибо им за это!

Владимир Петрович Танчук Восток – 75:

На «Песнь под праздник о русской еде» Андрея Юрьевича Василькова Восток - 74

Еще немного о пельменях.

Было это в уже далеком 1977 году. Перевели меня с голодного в то время Алтая, где пельменей тогда было не сыскать, в столицу национальной республики Бурятия. Приехал я в Улан - Удэ днем, пока нашел штаб армии, пока разместился, уже начало вечереть.

Главная проблема, как обычно у одинокого офицера, где поесть. Поехал в центр, потому что в строгое советское время все магазины и пункты общепита закрывались в одно и то же время и довольно рано. Оставалось два варианта - вокзал или ресторан, если сумеешь туда пробиться.

Город вытянулся между горных хребтов вдоль двух рек. Добираться до центра пришлось долго. Только вышел на центральной улице (естественно имени Ленина; там даже ""башка" была - сосланный памятник Ленину, который был на ЭКСПО в Монреале - гигантская голова из меди; посчитали, что это не рабочий и крестьянка и такому произведению искусства место подальше от Москвы) и сразу вижу вывеску общепита "Позная". Толи с голоду, толи подсознательно скидку сделал на знание бурятами русского языка, но отсутствию буквы "Д" внимания я не придал. Однако дверь была закрыта. Хотя название, вроде бы, обещало работу допоздна, все остальные "Позные" тоже были надежно заперты. Так и остался я в тот вечер не солоно хлебавши.

Загадка разрешилась в ближайшее время и очень приятно и весело. Позы - это и есть манты, хинкали и т.п. и т.д. И готовят их также, только что больше баранины добавляют, и их также много, как пельменных в Москве было.

И сегодня, когда я хочу подшутить над кем-то, спрашиваю о позах или бухулере. У других народов это называется шурпа. Но это уже другая история для следующего рассказа.

С уважением.