АЛТАЙ. ПЕРВЫЙ ДЕНЬ НА НОВОМ МЕСТЕ СЛУЖБЫ.

Ранним июньским утром 1978 года я сошел с поезда на небольшой пустынной станции. Как мне подсказал полусонный путеец, военный городок - конечная цель моего прибытия, находился совсем недалеко. Нагруженный двумя чемоданами, основное место в которых занимала форма, я двинулся по грунтовой дороге навстречу новой жизни. На КПП дежурный внимательно посмотрел на мое предписание, вызвал своего помощника, и тот повел меня к дежурному по полку. По пути я жадно осматривал окружавший меня армейский пейзаж, который, несмотря на архитектурную убогость, в легкой солнечной дымке зачинавшегося дня навевал мажорное настроение. Все дорожки были чисто выметены, клумбы с яркими цветами радовали глаз, сочная зелень деревьев шептала о том, что можно жить и здесь. Гарнизон досыпал последние минуты.

Помощник дежурного по полку, продрав глаза, тоже взглянул на предписание, ничего мне не сказал, а лишь приказал солдату отвести меня к разведчикам. Мы остановились у входа в одноэтажную старую казарму. Провожатый поставил мои чемоданы на асфальт, показал рукой на вход и, не спросив разрешения идти, спокойно зашагал обратно. Я поднялся по трем деревянным ступенькам, вошел в дверь, сделал несколько шагов и очутился у двери с табличкой "Канцелярия роты". Откуда-то из-за угла выглянул солдат и с любопытством на меня уставился. На вопрос где командир, он кивнул на дверь, перед которой я стоял. Оставив на пороге чемоданы, я потянул ручку на себя. В небольшом захламленном кабинете справа у окна стояла солдатская кровать. Возлежавший на ней густо покрытый растительностью человек лет сорока нехотя приоткрыл глаза и туманно остановил свой взор на моей персоне. Возникла пауза. Но по всей вероятности мой свежий военный вид в такой ранний час все же заставил его слегка приподняться, однако не более того.

Я стоял и соображал, что нужно сделать. Приложить руку к головному убору и доложить голому мужику, что прибыл к новому месту службы? Получится комикс. Спросить, кто он такой? Может и послать непрошеного гостя куда подальше. А начинать с этого знакомство тоже не хотелось.Мужик молчал. Судя по его смятому лицу, вечер этот волосатый товарищ провел довольно бурно и теперь, с похмелья, тоже пытался сообразить? что за хреновина ему привиделась.

"Старший лейтенант Васильев, - произнес я наконец. - Прибыл к вам служить."

"Кем?" - вскинул он вверх свои лохматые, а-ля Леонид Ильич брови.

"Переводчиком".

"А - а - а..." - протянул голый начальник и поставил две огромные босые ступни на заплеванный и усыпанный пеплом и окурками пол. "Садись", - вяло махнул он рукой в сторону стула. Немного погодя, из потока потекших высказываний волосатого товарища по поводу жизни и службы, я все-таки выяснил, что передо мной находился "командир части". Точнее, не сам командир, поскольку весь отдельный разведбат выехал недавно на месячные лагерные сборы, а офицер, которого оставили здесь в гарнизоне: старший лейтенант Юра Палагута. Морщась от головной боли, "командир" заверил меня, что все будет нормально, что чуть позже он все устроит, и что вообще все у нас с ним будет о'кей. Я в этом слегка усомнился, но выбора не было. Я закурил.

Когда гарнизон ожил, мы вылезли из табачного дыма на улицу, и Палагута повел меня в гостиницу. Гарнизон оказался совсем небольшим. Его весь можно было, не спеша, пересечь минут за двадцать. Гостиница выделялась на фоне деревянных строений облезлой штукатуркой некогда розового цвета. Дежурная мне выделила кровать в той же комнате, где жил и Юра. Комната была столь узка и мала, что кроме двух кроватей в ней помещалась лишь одна тумбочка и шкаф, составлявший ровно половину от двухстворчатого. "Командир" привел себя в относительно божеский вид и предложил мне отдохнуть до того момента, когда солдаты приготовят еду. Как выяснилось, поесть, кроме как в солдатской столовке, больше негде, но туда Юра идти не хотел. Видно было, что его сейчас мучает не голод, как меня, а несколько другие проблемы. Пришлось согласиться.

Наконец, часам к 12 дня мы сели в уже знакомом мне кабинете в казарме, куда солдаты принесли пару доверху налитых мисок супа.

"Что это?" - спросил я.

"Ешь, потом узнаешь, - улыбнулся Юра. - Деликатес."

Похлебка оказалась здорово пересоленной, с мясом птицы, но явно не куриным.

"Ну, как?" - поинтересовался Юра, когда мы закончили трапезу.

"Да, ничего, вроде", - отвечаю.

"То-то!" - Палагута поднял вверх длинный, как шест палец. "Я ж говорил: суп из голубей - деликатес".

В этот момент появилось еще одно действующее лицо этого начавшегося бесконечного дня: прапорщик Стулов, оставленный под начало Палагуты с частью солдат для выполнения текущих хозяйственных работ. Из общего разговора я понял, что оба они с нетерпением ждут начфина полка, на чьем финансовом довольствии состоял наш разведбат. Был день получки.

Когда солдат доложил о том, что начфин из банка прибыл, широкая улыбка осветила лицо "начальника". Он поднял обе руки вверх, призывая нас оставаться на месте, и пообещал через полчаса вернуться. Вернулся он, однако, часа через два уже в приподнятом теплом настроении вместе с начфином старшим лейтенантом Голубевым и тремя бутылками водки. Прапорщик отдал солдатам необходимые указания, и вскоре стол был сервирован. Мероприятие началось по-настоящему. Все это было в моей офицерской практике не впервой, но доза, какую щедрой рукой отпускал в щербатые эмалированные кружки Палагута, сильно озадачила. Средь белого рабочего дня, да еще в день приезда упасть сразу замертво мне не хотелось. Я смотрел в свою кружку слегка округлившимися глазами и с каждым тостом под неодобрительные реплики отпивал из нее едва ли пятую часть от объема. Но вскоре акцентировать внимание на моем недостойном поведении гостеприимные хозяева перестали. Душевный разговор быстро перерос в пьяный спор, в котором покрасневший от выпитого и от натуги прапорщик несносно перечил полковому начфину. Исчезнувший на некоторое время Палагута, вновь объявился с очередной бутылкой в руках, но дополнительная порция водки не утихомирила завраждовавшие стороны, а только подлила масла в огонь. Дошедший до точки кипения начфин, схватил трубку телефона, и, матерясь, потребовал от дежурного по полку прислать наряд караула, чтобы арестовать "сраного" прапора. Палагута, возмущенный таким оборотом дела, тут же заорал во всю мощь своих легких "Батальон! В ружье!!" и рванул в сторону пирамиды с оружием.

Начфин Голубев почувствовал, что жизнь его оказалась в опасности, опять сорвал трубку, еще раз потребовал вызвать караул и пригрозил дежурному, что если караул сию же минуту не явится, он прикажет денег дежурному сегодня не выдавать. Угроза подействовала. Пока Палагута бушевал в казарме, дверь открылась и в дверях появился высокий стройный капитан с двумя караульными. Оценив ситуацию, он обматерил и прапорщика и старлея, рявкнул, что выделит на каждую рожу по отдельной камере для охлаждения, и, заглотив на мировую со всеми полкружки водки, с достоинством удалился.

Обиженный прапорщик с негодованием послал всех к такой-то матери и отправился домой. Вознамерился под шумок уйти и я, но не тут-то было. Просто так выпустить свежего человечка, не продемонстрировав ему всех своих командирских возможностей, мой "начальник" никак не мог. Уже забыв, что он только что собирался расстрелять начфина, Палагута сделал нам двоим щедрое предложение: "Поедем на озеро! Покупаемся и свежей жареной рыбки поедим!" Оставшийся в живых Голубев радостно согласился.

Через несколько минут к крыльцу подкатил командирский УАЗик, и мы выехали за пределы гарнизона. Затормозив у поселкового магазина, Палагута прихватил пару бутылок, всосал в себя очередную убойную порцию, залил дозу в начфина и мы поехали дальше. Дорога оказалась долгой и ехать на месте старшего машины Юре показалось скучным. Высадив солдата из-за баранки, он сел на его место и лихо ударил по газам. Несмотря на то, что Алтайский тракт был широк, как Кутузовский проспект, удерживать курс в заданном направлении ему оказалось уже сложно. Машину шарахало из стороны в сторону, как при сильном шторме, но начфин в азарте только возбужденно орал: "Гари, Юра, гари! Наддай, водила хренов!!"

Мы неслись навстречу своей смерти со скоростью около 70 км/час. В одно из мгновений, когда мы просто чудом разъехались с груженым самосвалом, Юра с удивлением нажал на тормоза. Солдат тут же пробкой вылетел из машины, не заставил себя ждать и я. Последовавший следом за этим мой искренний монолог не содержал в себе в отношении "командира" ни одного печатного слова. Но в результате он уступил свое место опять водителю, и мы уже в молчании продолжили свой путь.

В сгустившихся сумерках озеро Песчаное выглядело хмуро и неприветливо. Мое настроение упало до нуля, но Палагута, сделав очередной глоток, радостно объявил, что сейчас начнется самое интересное. Весь и так бесконечно длившийся пьяный день не пожелал отпустить меня на покой, и передал всю нашу компанию еще более пьяному вечеру. Очередной жертвой получки стал ничего не понимающий рыбак-дед, вытащенный из постели Палагутой. Точнее, жертвой он стал чуть позже, потому что первой, на самом деле, пострадала бабка, которая попыталась воспротивиться похищению мужа и ударила крепкими еще кулаками Палагуту в грудь. Это ее и погубило. Пошатнувшийся "командир части" взмахнул руками, достававшими ему почти до колен, и сделал безуспешную попытку зацепиться за полку, на которой лежали несколько кастрюль и чугунная сковорода. Висевшее на соплях сооружение тут же с грохотом рухнуло на бедную бабку, и еще через секунду вся эта куча накрылась самим Палагутой.

Когда грохот стих, Палагута резонно заметил старику, что хоронить бабку, в силу того, что сегодня уже поздно, придется завтра, а сейчас деду следует срочно разыскать бредешок. Вконец обалдевший дед тоже сделал неверный ход, заявив, что он понятия не имеет, где бредень. Для просветления его мозгов Палагута, недолго думая, влил в несознательного полкружки водки, дал ему занюхать своим рукавом и дружески хлопнул его по плечу. Этот дружеский хлопок и подкосил деда в прямом смысле слова.

Оставив в сторожке пару трупов, Палагута двинулся на самостоятельные поиски бредня в сарай. Не обнаружив оного, Юра подошел в раздумье к озеру и к своей радости обнаружил там привязанную к мостку лодку деда. Решив опробовать лодку, он уверенно ступил в нее одной ногой, но при перенесении туда второй не выдержал равновесия и в полной тишине раздался звучный всплеск. Через пару секунд Юра уже сидел на дне по грудь в воде и давал себе клятвенной обещание, что жареная рыба, раз он за ней сюда приехал, будет обязательно.

Последним, что я видел на этой рыбалке, была казнь солдата, не успевшего вовремя смыться, и которого Палагута теперь уверенно загонял в холодную воду озера. В руках у бедного водителя было длинное тонкое дерево с обломанными наспех ветвями, что, по мнению Палагуты, являлось отличной удочкой. Солдат, как заводной, только быстро-быстро успевал причитать: "Таващ сташ лийтнант! Таващ сташ лийтнант!". И вдруг, провалившись в воде сразу по самое горло, завершил рыбную ловлю на высокой ноте истошным воплем: "Ой, бля-я-я-я!.."

Не желая больше участвовать в этом кошмаре, после получаса шатаний в ночных джунглях местного оазиса, я выбрался, наконец, на тракт и наткнулся на двухэтажный домишко, служивший мотелем для алтайских водил, которые гоняли с целины на своих раздолбанных машинах зерно.

Заспанный и хмурый детина-администратор содрал с меня за ночлег целый рубль и тут же бросил на произвол судьбы, предоставив мне возможность попытаться самому найти себе место в этом клоповнике. Таковое с трудом было найдено, и я, уже не думая о том, как назавтра добираться до части, погрузился в сон, накрывшись ветхим и вонючим одеялом...

Мое пробуждение оказалось столь же приятным, как и отход ко сну. Дрожащий от холода и похмельного синдрома Палагута в белом нижнем белье тряс меня за плечо, в надежде вытрясти из меня информацию о том, куда девалось его форма. Как я узнал много позднее, после безуспешной попытки вызвать из Владивостока отряд водолазов, чтобы поднять со дна утонувшую удочку, Юра с водителем в конце концов тоже оказались в этом же мотеле. Проклиная все на свете, я с сожалением выполз из-под одеяла и отправился с ним на поиски его формы. Но голод, утренний холод и ощущение себя зловонной помойкой через несколько минут отодвинулись на второй план, когда до отупевшего моего сознания, наконец, дошло, что с бывалыми ребятами-целинниками рано по утру испарились не только форма Палагуты и водителя, повесивших сушиться свои мокрые скафандры на стул, но и мои сапоги. Неизвестно было, где теперь пребывал и начфин, растворившийся в ночи еще с началом героической эпопеи по поиску бредня. "Приехали," - подумал я, автоматически отметив, что прошли ровно сутки с момента начала моей службы на новом месте.

Насколько я помню, весь обратный путь от озера до части в моей гудящей башке бился только один, наверное очень актуальный вопрос: "Не холодно ли солдату-водителю давить голой ногой на металлическую педаль газа?" Думать о том, как на территории гарнизона появятся два привидения в кальсонах и какой-то босой придурок в форме, просто не хотелось...

***

Дежурный по этажу слушатель Серега Стецун В-75 после окончания самоподготовки отправился убирать туалет. Одна кабинка оказалась занятой. "Выползай", - вяло просигналил Серега. Ответа не последовало. Через две минуты условная уборка подошла к концу. Серега подошел к кабинке, шарахнул по ней своим неуставным хромовым сапогом и уже громко возмутился: Ты, засранец, вылазь, тебе говорят!

Можете себе представить, какой понос его самого вдруг прохватил, когда он услышал из-за двери характерный шепелявый и густой голос генерала Баско: Если я сейчас вылезу, то ты ох...еешь, придурок?!

***

Во времена оные, а именно в 1982 году, я служил в Майли-Сае и имел неосторожность отправить свою жену по путевке ЦК ЛКСМ Киргизии в круиз по Дунаю. Аж за самую границу. Когда этот безобразный факт выплыл наружу, начальство крепко задумалось, как наказать капитана. В результате был сооружен такой фантастический военно-бюрократический прикол, равного которому мне, кажется, не было и теперь уже не будет. Я запомнил его на всю оставшуюся жизнь и привожу дословно.

Читайте, братья, и учитесь!

Объявить "выговор за нарушение Устава внутренней службы, выразившееся в утере политической бдительности при оформлении жены в турпоездку за границу".

А -а-а??